Кровь и слезы Луганска

 Кусты зашуршали. Из них вышел громадный рыжий котяра, уселся перед Воронцовым и нагло уставился на него.

— Кис-кис-кис! — позвал кота и протянул ему руку.

 Кот стриганул ухом, дернул шубой, но с места не двинулся.

— Бандера, — вдруг сказал кто-то за спиной.

 И кот, и Воронцов синхронно посмотрели на голос.

 На крыльце стояла рыжая девчуля с ресепшена. Она его регистрировала днем, но тогда Воронцов не разглядел ее. Экая зеленоглазка в белом платьице.

— Почему Бандера? — спросил он.

— Ворует как бандеровец. Выносила вот мусор — банки там всякие, окурки из пепельниц. Пока за вторым пакетом ходила — этот все растрепал, вывалил. Выхожу, а он хвать банку из-под паштета и потащил куда-то. Зачем тебе банка, Бандера?

— Может, голодный был?

— Да какой там. Он же по расписанию в соседнюю столовую ходит. Его там девчонки кормят. Видите, какой здоровый?

 Кот внушал уважение своими размерами, не мейнкун, конечно, но могуч, могуч.

— Иди сюда, Бандера, за ухом почешу.

 Кот вальяжно пошел на знакомый голос, подергивая хвостом. Девушка присела и начала гладить кота. Тот как-то хитро вывернул башку и начал тереться о голые ноги рыжули.

— Надо между вами встать и загадать желание, — улыбнулся Воронцов.

— Почему? — не поняла девушка.

«Интересно, сколько ей?» — машинально подумал он, а вслух сказал другое:

 — Вы рыжая, он тоже. Тезки по цвету, так сказать. И, вообще, рыжий — мой любимый цвет. Даже фетиш.

— Ой, да бросьте, — смутилась она и сменила тему. — А вы из Москвы?

 Воронцова всегда смущал этот вопрос. Родиной он считал весь свой бывший Советский Союз от Ужгорода до Петропавловска-Камчатского, в котором всегда полночь, от Мурманска до Кушки. Человек советского мира. Он был и одесситом, и москвичом, и кировчанином, и питерцем, и сибиряком.

— Из Москвы.

— Как здорово! Она красивая, Москва?

— Да, очень.

— Ни разу там не была, — вздохнула девушка.

 — Саша, — наконец представился Воронцов и мысленно обозвал себя тормозом и слоупоком.

 Девушка опять улыбнулась и протянула узкую маленькую ладошку:

 — А я Юля.

 Воронцов, неожиданно для себя, нагнулся и поцеловал прохладную руку девушки.

— Вы местная? Я вас раньше не видел здесь.

— Теперь уже местная.

«Наверное, из области приехала. Вернее, из республики». Воронцов прекрасно знал, какой швах с работой в ЛНР. Зарплаты по три-пять тысяч рублей — это норма.

 Открылась дверь, выглянул хозяин гостиницы — кругленький лысый армянин лет пятидесяти.

 — А, Юля, ты здесь, я тебя потерял.

— Я покурить вышла, сейчас вернусь...

— Здравствуйте, Армен Ашотович, — вклинился в разговор Воронцов. Ему не хотелось, чтобы Юлю ругали за разговоры с ним. Юлю-рыжулю. «Юлю-рыжулю? Серьезно? Да ты таешь, придурок, ну-ка собери сопли» — подумал Воронцов. А хозяин узнал дорогого гостя.

— О, Саша! Снова к нам! Юля, постой, я тебе расскажу кто это. Это писатель из Москвы. В командировку?

 — Так точно!

 Армена Ашотовича Воронцов напугал в первый свой приезд. Сидели с товарищами за разговорами обо всяком. Посиделки, как обычно, переросли в попойку. За часами не следили. И прошляпили комендантский час. А товарищи были непростые. Поэтому полусознательное тело привезли в «Рандеву» на машине с прокурорскими номерами в сопровождении комендантского автомобиля. Тело борзо потребовало самого старого коньяка и тут же уснуло, не раздеваясь. Наутро Воронцов обнаружил коньяк в пузатом бокале, с трудом вспомнил, откуда он взялся и пошел извиняться. На ресепшене ему моментально сварили кофе за счет заведения, прибежал Армен Ашотович и начал извиняться сам непонятно за что. Оказывается, «прокуратура» и «комендатура» наговорили про Воронцова Бог знает что. Что, мол, легенда, да лауреат, да писатель. На слово «писатель» люди у нас до сих пор реагируют с каким-то непонятным уважением. Даже не уважением, а особым пиететом. Интересно, почему так? И да, они пообещали Армену Ашотовичу, что «если у нашего московского гостя будут проблемы, даже похмелье», то это будут проблемы хозяина гостиницы. Так что коньяк Армен Ашотович налил из своих личных бурдюков. Ну или как они там называются у наших южных друзей? Налил, но в счет все же вставил, не испугался.

— Как дела? Как бизнес? — вежливо поинтересовался Воронцов.

— Да какой бизнес, — отмахнулся Армен Ашотович, в черно-сливовых глазах его мелькнула вселенская скорбь всего армянского народа. — На сорок номеров — три человека заселено. И самые дешевые номера. Надолго к нам?

— Как получится.

— Ну, отдыхайте, отдыхайте, — и скрылся в дверях.

— Армен Ашотович! — крикнула Юля. — Вы чего меня искали-то?

 — Забыл, — высунулась лысая голова из дверного проема и тут же скрылась внутри.

— Ругать вас не будет?

— Кто? Дядя Армен? Нет, он добрый.

— Что-то он не похож на вашего дядю. Вы вон какая... Золотая, на армянку не похожа.

— А я с Западной Украины! — с каким-то вызовом, вскинув голову сказала Юля. — Дядя Армен — школьный друг моего папы. В двенадцатом меня отправили сюда учиться. Потом война, я осталась в Луганске. Сейчас вот даже не могу родителей навестить.

— Почему? Можно же через Россию проехать.

— Я была в ополчении, в четырнадцатом.