Кровь и слезы Луганска

— Я знаю? — меланхолично сказал сержант и отправился в столовую, где уже закипал чайник. За ним поплелся Воронцов, шаркая дежурными тапками. Сержант вздохнул, глянул в монитор с дежурной камеры — там, во дворе, дрыхли собаки под лучами утреннего розового солнца. Шевельнул мышкой. На другом мониторе, на этот раз воронцовского ноута, чадно дымил ИС-2.

— Убило... — грустно констатировал Фил и вышел из боя.

 Воронцов взял рацию:

— Тортуга, я Маракайбо, прием.

 Рация молчала.

 Он еще пару раз вызвал пиратскую базу. Наконец, хриплый и сонный голос ответил:

— Маракайбо, хуле надо?

— Одесса на связи. Че вам надо? Прием?

— Бек тебя хочет, сил нет. Бегает туда-сюда, орет.

— На кого?

— На всех.

 Воронцов положил рацию на стол.

— Я в штаб, — сказал он Филу.

— Дуй, — ответил Фил, старательно занимая позицию для выстрела. Для этого он высунул язык и сдвинул кепку набекрень.

— Пойду я за стволом.

— Валяй.

 Ключи от оружейки висели на обычном месте. Воронцов открыл дверь, отключил сигнализацию, затем сразу записался в журнал, что взял «калаш», разгрузку, четыре магазина и «эфку».

 На всю батарею «лимонок» было всего две штуки. Одну постоянно с собой таскал комбатр. Вторая лежала в сейфе. Обычно ее берегли зачем-то. Но если Бек сказал при личном оружии, то Воронцов понял, что надо гранату взять, на всякий случай. Точнее говоря, на последний случай. В плен попадать рядовой не собирался.

 Гранату он сунул в правый карман. На грудь нацепил разгрузку с магазинами. Вытащил пустой магазин, снял с предохранителя, направил ствол в ящик с песком — пулеуловитель — щелкнул спусковым крючком. Закрыл предохранитель, щелкнул магазином с патронами. Повесил «весло» на шею. Включил сигнализацию, та заревела глоткой носорога, закрыл дверь, она заткнулась. Задумчиво посмотрел на ладонь.

 Затем вернулся в столовую, где Фил продолжал гонять танки.

— Держи, — протянул он Филу ключи от оружейки. — Совсем уже расслабились, на гвоздик вешаем.

— Пиздюлей давно не получали, — вздохнул сержант и убил противника. — Ваншот! Положи на стол.

 Звякнула связка ключей. Там были не только от оружейки.

— До вечера, — протянул руку Воронцов.

 Они попрощались.

 Ни сержант Фил, ни рядовой Воронцов, ни даже капитан Бек не знали, что этим вечером все будет совершенно не так, как они планировали. А планировали они всего лишь выезд на час-другой под Брянку. Туда, где стрелять не должны.

 До штаба Воронцов добрался без приключений. Разве что купил полтора литра молочной соленой сыворотки. Сразу заглотил три капсулы «Лоперамида» — это чтобы дно не выбило — и за 10 минут, по дороге в штаб, не останавливаясь, выпил сыворотку большими глотками. Вода здесь слишком мягкая, напиться обычной невозможно. Странно, наоборот, должна быть жесткой. Донбасс, уголь, все дела.

 Вставало июньское солнце. Начинало жареть. Последние капли он выпил у ворот штаба. На воротах стоял Заяц из Горловки. Заяц был наслышан о «Привидениях» и приехал воевать. Но его поставили на ворота, а войны и здесь не было. Если не считать прилеты арты туда-сюда.

 Заяц пил кофе из термоса, отчаянно зевал и скучал. В длинных его пальцах тлела тонкая сигарета «Донтабака».

 — О, Одесса! — обрадовался Заяц. — Кофе будешь.

 Он не спросил, а протянул кружку термоса с дымящимся напитком. Воронцов хлебнул несладкий и горький кофе, поморщился, протянул кружку обратно.

— Бек тута?

— Умотал куда-то, а шо?

— Давно?

 — Минут пять назад.

— Бля, — сказал Воронцов и вытащил сигарету. Заяц протянул ему зажигалку и щелкнул огнем.

— Че случилось?

— Да вызвал вот.

— А, забей.

 Воронцов пожал плечами:

— Столовка открылась?

— Ага. Жрать хочешь?

— Не хочу. Но надо.

 Как все интеллигенты, с утра Воронцов не завтракал. Литр бы хорошего кофе с молоком и легким десертом типа смузи — и можно жить до второго завтрака. Но тут какая-никакая — армия, и такая же война. Есть надо при возможности, а не по желанию.

— Одесса к Беку, — сказал в рацию Заяц.

— Принял, пропусти, — после секундной заминки ответил дежурный по штабу.

 Воронцов шел в здание штаба и махал рукой встречным бойцам.

 Вот Боцман. У него кубанка, лихо торчащая на затылке, и несколько орденов ЛНР, Новороссии, ДНР и казачьих. Каждый из них заработан кровью, Боцман их снимает только с курткой, на ночь. И всегда кладет под подушку. Ну или что там вместо подушки. Боцман отсидел двадцать два года, а потом с ним укропы играли в сафари, в Чернухино. На том поле он выжил и сам пришел в ополчение. Замашки вора быстро заместил на блеск орденов.

 А вот Немец. Немец он, потому что немец, из местных. Немцев тут вообще много воюет. Фрицы. Густавы, Алексы, Юргены. Штук пятнадцать: поволжские, донские, одесские. Но есть и пара немецких немцев. Воронцов тоже был этой породы, но то такое...

 Финн Вилли, сириец Леон, француз с позывным «Француз», испанец Роберто. Нет, всех их тут, в это утро, не было. Просто внезапно они вспомнились Воронцову.

 В столовой он записался в тонкую тетрадочку, с удовольствием расписавшись — «Рядовой Воронцов. Взвод ПТА». Тарелка остропахнущего винегрета, гречка с котлетой и компот, компот без ограничений.