Читаем Кровь на шпорах полностью

− Ловко! Да только к чему каламбур? − огорошил вопросом Каширин, медленно, дабы не уронить своего достоинства, разглаживая бакены.

− Опоздать мыслью изволишь, дружище. Бедно, бедно у тебя с умом.

− Никак решил струны тронуть? Клавиры твои у меня с собой.

− Мимо всё это, неподходяще.

Загадочный блеск в плутовских очах Александра взбодрил рассупонившихся офицеров, взвинтил настроение, не давая расслабиться.

− Ну, будет тебе нас за нос водить кругом да около, −о тарелку Дмитрия Даниловича обиженно звякнула брошенная вилка. − Открывай карты, коли не секрет.

− Секрет, но открою. Я уж попытал всякие ходы, тьму передумал − пустое. Вот потому и решил: закину-ка я себя к ней, русалке, в каюту на рандеву, так сказать, брошу лот…148 измерю глубину чувств. Ну-с, а признание в любви, тэк-с сказать, на самый послед. Тяжелая артиллерия. Надо буде − и на колени встану, но Измаил возьму. У меня ведь, сами знаете, на любые затворы найдется свое заветное: «Сезам, отворись!»

− Ну ты и блуда… ну ты и кот… Вынь да покажь!

− Не кот, а котище! − поправил Каширина Захаров.

− Да, господа, каюсь, люблю женщин. Виноват, но ни черта не могу с собой сделать, − продолжал расплескивать горячечный блеск чайных глаз Гергалов. − Люблю шикарных, с акварельным макияжем, с мраморной шейкой… и чтоб в тончайшем белье, и непременно с красивой тугой грудью, − он жадно приложился к зашипевшему в бокале шампанскому и, испив, томно качнул длинными ресницами. − И пусть будут порочные, чтоб больше вдохновения, страсти, чтоб сочно, господа, со стоном… Понимаете?!

Бутылка в его руках принюхалась зеленым горлышком к кружкам и зажурчала со своими подружками.

− За них! − улыбка обнажила белые ровные зубы Гергалова.

− Как сказал! Как сказал! − Барыня-пушка торопливо забегал вилкой в салате. − А что, Дмитрий Данилович, вольному − воля. Что тут такого, в конце-то концов? Ежли Александрит люб ей, так она сама заякорится, и шабаш.

− А ежели нет? − старший офицер, борясь с сомнениями, насупил брови, нахохлил тяжелые плечи.

− Ей, птахе, виднее, кого под крылышком греть. «Нет» − значит, Васькович в бухте и нос не покажет. Он же не злоумышленник у нас, полюбовное дело.

− Не адвокатничай! Тоже мне, нашелся заступник. А капитан же как наш? − Захаров беспокойно переложил на колени местами «полысевшую» треуголку. Сердце его заныло мучительной жалостью к Андрею Сергеевичу.

− Ну-с, так как, Дмитрий Данилович? Разрешите ваше мнение получить, − тупо, с пьяным упорством, не поддающимся логике, затвердил Каширин.

− Не наглеть! Не позволю! Ежли за воротник залили, так и совесть терять? Честь русского офицера? Да я за такие козни в шею гнал, за дверь выставлял… а вы сами хуже плюгавых чернильных крыс!

− Да я что, ваш хлеб ем, господин Захаров? − бойко и желчно вспыхнул Гергалов. − Живите себе задарма хоть целый век! Но только в мое сокровенное лезть чужим рукам не позволю и вашу живопись нравственности и морали слышать не желаю!

«Господь с тобой, Сашенька, ты ли это?.. − старший офицер смотрел сквозь сизую табачную дымку на своего любимца с немым укором. Тень боли схватила крупное лицо Захарова и на коротеньких ресницах Дмитрия Даниловича выступили слезы. − Ужель на сей скверной ноте расстанемся?»

Тихо, будто шепот давних воспоминаний, зашелестела в руках Захарова пачка любимых клавиров, подаренных Сашенькой.

− Вот, − Дмитрий Данилович положил ее перед Гергаловым. − Теперь уже ни к чему… Конец дружбе…

И, расколотый случившимся, он потерянно поднялся из-за стола, в полной тишине вышел вон.

− Господа, что ж мы наделали? − Каширин обхватил голову руками, совестящийся взгляд заерзал по лицу Александра. − Бежим, остановим!

− К черту бабские слюни, Сережа! Тебе ли, артиллерийскому бомбардиру, пятый угол искать. Я-то думал, наш Данилыч благородный человек, широкой души русской… с понятием… А он оказался хуже француза-лягушатника, прямо немец-колбасник. «Сюда нельзя, туда нельзя» −тьфу, срам!

Гергалов скомкал клавиры и зашвырнул в сердцах под кровать.

− Вот ты − другое дело! Молодцом, в грязь лицом не ударил. Покорнейше благодарю. Сам понимаешь, любовь дело колкое, острейшего внимания к себе требует. Не скромничай, Сережа, наливай! Здесь, у меня в каюте, мы как на бережку, не уставные… Да и вахта не наша − все по уставу… Эй, Митька, болван! Не зевай, в желудке волки воют, − еще вина и закуски!

Глава 10

Линда только-только принялась за шнурки корсета госпожи, когда послышались шаги и в дверь постучали. Женщины беспокойно переглянулись: за стеклом иллюминатора мигал звездами черный глаз ночи. И свет их был густ и кругл.

− Кто там? − служанка замерла у двери, не отрывая взгляда от леди Филлмор.

− Ради Христа, откройте, мисс, − послышался шепот. − Это всего лишь я − Гергалов.

− Но уж поздно − мы тушим свечи.

− Умоляю. Буквально два слова, иль я погиб.

«О Господи! Какая развязность и наглость!» − тем не менее Аманда кивнула Линде открыть дверь.

− Благодарю! − он порывисто вошел, но прежде чем старательно закрыть дверь, шикнул остолбеневшей служанке: − Брысь! И чтобы ни-ни!

− Но позвольте…

Перейти на страницу:

Все книги серии Фатум

Белый отель
Белый отель

«Белый отель» («White hotel»,1981) — одна из самых популярных книг Д. М. Томаса (D. M. Thomas), британского автора романов, нескольких поэтических сборников и известного переводчика русской классики. Роман получил прекрасные отзывы в книжных обозрениях авторитетных изданий, несколько литературных премий, попал в списки бестселлеров и по нему собирались сделать фильм.Самая привлекательная особенность книги — ее многоплановость и разностильность, от имитаций слога переписки первой половины прошлого века, статей по психиатрии, эротических фантазий, до прямого авторского повествования. Из этих частей, как из мозаики, складывается увиденная с разных точек зрения история жизни Лизы Эрдман, пациентки Фрейда, которую болезнь наделила особым восприятием окружающего и даром предвидения; сюрреалистические картины, представляющие «параллельный мир» ее подсознательного, обрамляют роман, сообщая ему дразнящую многомерность. Темп повествования то замедляется, то становится быстрым и жестким, передавая особенности и ритм переломного периода прошлого века, десятилетий «между войнами», как они преображались в сознании человека, болезненно-чутко реагирующего на тенденции и настроения тех лет. Сочетание тщательной выписанности фона с фантастическими вкраплениями, особое внимание к языку и стилю заставляют вспомнить романы Фаулза.Можно воспринимать произведение Томаса как психологическую драму, как роман, посвященный истерии, — не просто болезни, но и особому, мало постижимому свойству психики, или как дань памяти эпохе зарождения психоаналитического движения и самому Фрейду, чей стиль автор прекрасно имитирует в третьей части, стилизованной под беллетризованные истории болезни, созданные великим психиатром.

Джон Томас , Д. М. Томас , Дональд Майкл Томас

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги