Кровь на шпорах

В зыбком свете луны он увидел, как кровь отхлынула от ее щек, волнистые пряди неряшливо разметались по лбу, глаза погасли, и вся она стала как будто меньше.

− Ну?! − его пальцы сильнее впились в нежную кожу.

− Я… я… − она уткнулась в его волосатую грудь. Перед глазами всё расплывалось, их жгло, щеки стали сырыми.

Он одурело молчал, продолжая смотреть на ее дрожащие плечи. От этой сумасбродной девицы он ожидал всего: криков, проклятий, угроз оружием, но только не этого…

− Я люблю твоего брата, − пролепетала она, но теперь в агатовых глазах плескалась жесткая решимость преж-ней Тиберии. Она была готова к любым вопросам и уклоняться от ответов не собиралась.

− Тварь! − рот Сальвареса сморщила горькая усмешка. − Нашла что вымышлять…

Тиберия сглотнула и съёжилась, увидев себя в черно-кофейной злобе глаз.

− Не надо, − проскулила она, протягивая раскрытые ладони, пытаясь на коленях отползти, − пожалуйста, не надо…

Она не успела даже толком сообразить, что произошло, таким хлестким был удар. Он разбил губы, сорвав с ложа, отшвырнув к стене.

«Луис! Луис!! Луис!!! О козни дьявола!» − молотом ахало в голове Сальвареса. Тиберия едва сумела повернуть голову, как шею ее сдавили сильные пальцы.

Она захрипела, пытаясь вырваться, сквозь слезы и кровь разглядев занесенный кулак. Выпирающие наперстками казанки были пестры от шрамов.

− Сука! − прошипел драгун. Глаза пылали безумием. Кулак помедлил, наливаясь яростью, и полетел вперед.

Хрустнул и распался надвое ветхий петате51, зеркало, теряя свой лик, наполнило звоном и грохотом спальню. Тиберию, забрызганную по самые уши кровью, отнесло спиной вперед на пыльное старье разлетающегося хозяй-ского хлама.

В спальне было не передохнуть: пыль в объятиях сигарного дыма стояла плотной стеной, забивая и без того хилое пламя свечей.

Голая спина, вся покрытая мелкой росой пота, то и дело напрягалась в такт яростным движениям мускулистых бедер. Разбросанные руки мулатки безвольно дергались в такт скрипучей кровати, стонавшей и охавшей под двойным весом.

Измотанный, но довольный, он наконец сполз с нее, сплюнул спекшуюся слюну, раскурил новую, бразильской свертки четырехдюймовую сигару и заглянул в лицо женщины. Оно было пустое, с безобразно распухшими красными губами, без признаков жизни. «Вот так-то лучше…» −он усмехнулся чему-то своему, напоследок хлопнув ее, как лошадь, по ягодице. Затем поднялся с мятой кровати и, распахнув окно, принялся не спеша влезать в расшитую бисером рубаху.

Ночь, пропитанная нежными туманами и звоном цикад, кутала спящий Навохоуа. Воздух был теплым, как дыхание матери, и казалось, что землей и небом овладела бесконечно тихая грусть, сладкое ощущение покоя, словно никакая опасность не угрожала более миру, будто навсегда сомкнулось некое злое око.

Сальварес приложил ненадолго холодный медный черпак к горячему лбу, вновь закурил сигару, но тут же бросил ее под каблук и, даже не взглянув на девушку, вышел вон. Сейчас ему хотелось одного − холодной, из плодов диких апельсин, перебродившей чичи.

Охваченный жаждой и плотской истомой, он подошел к покосившимся воротам дома старика Катальдино. Плетеная калитка была приоткрыта, и он вошел внутрь. Йозе, укутавшись одеялом до самых бровей, как это делают индейцы, не то дремал, не то думал о чем-то, сидя на растрескавшейся от времени скамье. Курчавый венчик седых волос обрамлял его голый череп.

Глава 4

Диего брел по лабиринту окровавленных тел. А над головой заливисто пели птицы, звенели как прежде цикады и плыли облака, румяные у окоема от заходящего солнца. На душе у него черти варили свое зелье, и кровь стучала в висках.

К ботфортам отовсюду тянулись ноги и руки, пальцы которых еще недавно ласкали своих жен, детей и невест, а ныне корчились в предсмертной судорожи, цепляясь за траву, за пальцы чужих рук, за головы, каски и ранцы, лафеты и сапоги.

«Господи, какая же цена этому?.. Великое и грубое, блестящее и безобразное ремесло − война… Впрочем, всем этим людям платили деньги, и не им судить того, кто заказывал музыку».

Здесь, в Новой Испании, армия короля на три четверти была сколочена из наемников, реестры воинских подразделений пестрели именами со всего света. В нее шли те, кто устал таскаться по миру. «Не всё ли равно, какая земля под копытами твоего коня, когда тебе платят? Не всё ли равно, где суждено захлебнуться собственной кровью, если в родной стране даже не вспомнят, не прослезятся…»

− Да уж… − майор усмехнулся устало; пот, теплый и липкий, как кровь, выступал изо всех пор. − Видно, старею, раз забиваю голову ерундой.

Справа донесся голос Мигеля: юноша махал плащом, подзывая дона. Его черный силуэт жестко очерчивался на фоне гнилой крови заката.

* * *

− Я нашел их, дон. Оба мертвы. Кирасиры так растоптали их, что пришлось выскребать из земли, − лицо Мигеля дрожало.

Диего снял шляпу. Черты его обострились − перед ним бесформенным куском мяса лежали бесстрашные Гонсалесы.