Офицер продолжал сидеть на краю кровати и наблюдать. На лице его блуждала странная улыбка − игривый излом в уголках губ. Леди поспешно отвернулась, казня себя за выказанную слабость, неловкость и расстроенный вид. Затем спохватилась и отодвинулась, поджав ноги.
− Переборка − жесткая штука, мисс. Позвольте, я подложу вам под спину подушку, − капитан потянулся было за нею, но Джессика плотно придавила ее локтем.
− Однако, мадемуазель! − он рассмеялся и легко поднялся с кровати.
Аманда продолжала сидеть на подушке, как на пороховой бочке. Крест князя и пистолет барона, спрятанные под нею, наверняка потянут за собой цепь вопросов… Она дрожала от одной мысли возможного разоблачения. С другой стороны, в ней вскипело женское негодование. «Да он откровенно смеется надо мной, точно я − ключница иль кухарка! Увы, до князя Осоргина ему далеко. У того были густые черные брови, ресницы… да и княжеская порода чувствовалась за милю… А этот? Прическа − какую носил еще мой отец. Нос далек от совершенства. Слишком велик, что, правда, мужчину не портит, но всё же…» У князя, да хоть бы и у Гергалова, глаза сверкающие, с природной слезой, которую иные щеголи выдавливали из глаз надушенной французскими духами губкой… А у него? Хотя Аманда не могла не согласиться, что они − зеленые и вечно уставшие, с болезненной краснотой век − обладали какой-то гипнотической силой. Они выражали спокойную уверенность, возможно, только внешнюю… Но в них было то, чего не было ни у Осоргина, ни у Гергалова.
Аманда не без досады ёрзнула на подушке: он не красавец, но и не урод. Хоть и старомодно одет, но выглядит славно. Всё к лицу и в тон, довольно изящен в движениях, но более ловок, чем элегантен, а главное, − в нем чувствовалось сильное мужское начало, и американка даже смутилась, колко ощутив себя слабой и беззащитной, совсем не такой, как обычно.
Мужественность читалась во всем: от туго зачесанных и схваченных бантом волос до начищенных в зеркальный глянец ботфорт.
− Вы всегда такой, сэр? − она смерила его взглядом.
− Это воспринимать как комплимент, мисс?
− Нет, как порог моего терпения. Вы слишком вольно ведете себя, капитан.
− Даже так? − он откинулся на спинку стула.
− Да, так. Разве я для вас ровным счетом ничего не значу, сэр?
− Напротив, − ответил он и некоторое время пристально взирал на нее из-под сдвинутых бровей, точно собираясь с духом. − И должен заметить, − наконец продолжил он, − похоже, одну головную боль. Послушайте, мадемуазель, и постарайтесь более не разочаровывать меня. Я не потерплю у себя на корабле глупых женских капризов. Вы здесь потому, что я снизошел до вашего горя… И ежели вам стало скучно, подышите свежим воздухом или ложитесь, черт побери, спать.
Андрей поднялся, раздраженно брякнув стулом.
− Служанка сейчас принесет вина. Крайним образом рекомендую, мисс. Уверен, вам будет весело.
− Ну что ж, если вы решили бросить даму, извольте, капитан. Только когда будете уходить, постарайтесь не хлопать дверью. И не смотрите на меня так, точно я в неглиже. Вот, заберите свой мешок. − Она сдернула зеленый кафтан и отшвырнула его.
Преображенский резко повернулся к ней и с подчеркнутой невозмутимостью поднял платье:
− Похоже, вы боитесь мира больше, чем войны, мисс? А жаль… − Аманда сидела, выпрямив спину и сдвинув колени. Уже у порога Андрей Сергеевич услыхал вкрадчивое: «Простите, сэр». Он мельком взглянул на нее и усмехнулся.
− У вас приятный голос, мисс Стоун. Хотя бы это уже отрадно.
− Так вы не изволите выслушать меня? − Аманда пропустила мимо ушей его иронию.
Вместо ответа зеленые глаза вновь заискрились смехом.
− Да в чем дело? − она нервно осмотрела себя.
− Простите, мадемуазель, − он не скрывал веселья, −у вас разошлось.
− К-как?..
− Приподнимите левую руку… Вот, вот, видите? Осторожнее, мисс, оно трещит дальше.
Леди Филлмор залилась краской: тесное, на китовом усе платье, не выдержав резких движений, лопнуло по боковому шву и расползлось от груди до талии. На мгновенье ей показалось, что она сгорит от стыда и…
Линда, распахнувшая дверь, в изумлении пялила глаза на смеющихся госпожу и капитана.
Глава 14
Этим вечером в кают-компании романсов не пели. Забытая гитара грустила на стене, а Сашенька Гергалов, сияющий пуговицами и пряжками, надраенными вестовым, потемневшим взглядом смотрел на спорящих «за жизнь» офицеров.
Ни на ужин, ни много позже леди Филлмор не явилась. Александр Васильевич был в отчаянье: «Господи, Боже ты мой, ну какого черта?!. А как был бы сердечно тронут… Вот зараза! Ой, чую, не вынести мне всех этих пыток…»
Он посмотрел на приготовленное им шампанское, на испеченный Шиловым ванильный пирог из сушеной земляники, на слезящиеся серебром притихшие гитарные струны и стиснул зубы.