Кровь на шпорах

Ни говоря ни слова, барон решительно двинулся на нее. Он показался перепуганной Аманде таким высоким, что, когда дошел до двери, она была уверена: если барон не забудет на миг о своей авантажной осанке, он непременно ударится о сосновую перекладину над входом. О, как ждала она этого. Но он прошел через дверь, распахнув ее своей тростью, не достав до наличника каких-нибудь полдюйма. Сама не зная почему, Аманда облегченно вздохнула, но тут же сорвалась:

− Не подходите ко мне! Как вы смеете? Что вам нужно в моей комнате?

− Я вам скажу, милая. Только не надо официальности. Вы, миледи, проигнорировали мои сентенции, и я требую ответа. Слышите, требую!

Сердце бешено колотилось. Барон переходил все границы. «Господи, да почему же я не мужчина? Я веду себя бездарно глупо!» Он был совсем рядом, уверенный, крупный, наглый, а ей негде было укрыться, защитить себя от его сильных рук. Она почувствовала, как снова предательски залилась краской… «Совсем как дура. Уж этот бык наверняка расценит, что от застенчивости и предвкушения его пошлых ласк…»

− Вы так чудесно расцвели, дорогая… − его руки легли ей на плечи, притянули к себе.

Аманда чуть не задохнулась от ярости. Она попыталась оттолкнуть Пэрисона, но тело барона, загрубевшее в еже-дневном физическом труде, стало твердым, что дерево. Ощутив такую силу, девушка непроизвольно охнула. Когда он прижал ее грудью к стене, Аманде вдруг вспомнилось, как однажды в детстве один из отцовских лоулендских127 жеребцов придавил ее к брусьям загона. И сейчас ей почудилось, будто она вновь ощущает плотно-тугой потный круп и колючую сальную гриву. Взволнованный лорд, поспешивший на выручку своей малютке, чтоб не испугать тяжеловоза, а более дочь, мягко сказал: «Будь спокойной и уверенной…»

И теперь, очутившись в объятиях мужчины, обуреваемого давней страстью, она вспомнила добрый отцовский совет и не делала глупых, ярче возбуждающих желание попыток вырваться.

− Так ты скажешь, или я буду вынужден… − пальцы впились в ее плечи.

− Не будьте конюхом, сэр, дорвавшимся до желанной юбки. Если у вас хватит ума и такта дать мне возможность вздохнуть, я удовлетворю ваше желание.

Явно сконфуженный, он медлил, продолжая ее удерживать, но затем разжал пальцы и, будто вспомнив о чем-то, отступил на два шага.

− Ну что же, − Аманда нервно оправила сбившиеся буфы черного платья. − Вы хотите искренности, извольте, − голос ее окреп, голова вновь была гордо поднята. − Простите, но я склонна не вполне доверять вам, шотландцам. Не надо поднятых бровей, барон. С вашей стороны было немало заверений, которых вы…

− Миледи!

− Более того, − она сильнее повысила голос и смерила его поистине королевским взглядом. − Если бы я даже и была склонна выйти замуж за джентльмена… подобного вам…

− То? − лицо Нилла напряглось, превратилось в свинец.

− То об этом, напомню, не просят подобным образом. Поэтому я рассматриваю ваше предложение как не совсем уместную шутку, которую, увы, у меня не хватает ума понять.

Сказав это, она судорожно поправила волосы, и сердце ее заходилось от страха, а кровь приливала к щекам, настроение внезапно стало воинственным. Аманда настолько сумела убедить себя, что это последний пик ее муки, что решила идти ва-банк, но при этом держать себя с достоинством, как и подобает английской леди.

Его глаза смотрели хищно. Теперь это был совсем не тот затянутый в атлас и саржу Пэрисон, которого она пом-нила во дворце графа Нессельроде. Он производил впечатление верткого и жестокого человека. В его лице угадывалась чувственная страсть, но было и еще что-то скрытое. Да-да, именно то, что неприятно кольнуло душу уже в ту минуту, когда, впервые увидев его в Париже, а затем плотнее столкнувшись в Риме, она отчетливо поняла, что в одном теле уживаются по меньшей мере два человека, две личности − один Нилл Пэрисон, которого знал свет, и другой: темный, жуткий, скрытый от посторонних глаз.

− Вот вы как? Смело. Безрассудно. Даже очень! −Барон не сделал ни шагу, но в его тоне, в манере было что-то пренебрежительное, сразу напомнившее дочери Филлмора о том, что она не вольная птица, а всего лишь сидящая в клетке курица, ждущая ножа. Он стоял спиной к тихо потрескивающей головнями печи, заложив руки в карманы жакета. Мелкие карие глаза смотрели на нее изучающе и насмешливо, отчего она немедленно почувствовала себя нескладной и некрасивой. Пэрисон был далеко не Аполлон, но слыл тонким знатоком женских прелестей и, ведая об этом, она осознавала, что да-же на неискушенный взгляд выглядела теперь дурно.

− А я всегда думал, что вы умнее, миледи. Вижу, вы не из тех жеманниц, которые любят вежливые фразы. Вы предпочитаете говорить то, что думаете?

− Надеюсь, что так.

− А вы не боитесь, что мы споткнемся на этом камне и не поладим?

− Во всяком случае, сэр, не будете думать, что я славненькая дура, которая, стосковавшись в дороге по мужчине, будет не прочь завести с вами интрижку под одеялом?

− Уж во всяком случае, не в этом платье, − он сально хихикнул, изумрудная табакерка вновь заиграла тусклыми бликами в крупных пальцах.