Кровь на шпорах

− Думаю, это будет зависеть от вас, − неожиданно обронила она. Отошла от окна и замерла у пожелтевшей ландкарты, по четырем углам которой толстопятые амуры щеголяли кудрями и раздували щеки, символизируя ветры различных румбов.

− Я в курсе, что нынче сложно попасть на корабль, идущий в Америку, и оттого…

− Вот и отлично, голубушка, что вы в курсе, − Миницкий скрытно торжествовал свою пусть малую, но победу. Зависимость несговорчивой иностранки от его персоны была налицо. И теперь он не торопился с ответом; нарочито склонялся над атласом, многоминутно рассматривая в лорнет подвески и россыпи каких-то островов, то вдруг, вытянув шею, прислушивался к мерному шагу настенных часов, будто в этом обыденном звуке ловил нечто особливое, манящее, и молчал…

Терпеливо молчала и леди Филлмор. Хитрые механизмы, стрекоча, что цикады, казались ей пунктиром вечности и пытки…

− Простите, сударь, но наш разговор наводит тоску, −едва сдерживаясь, заметила она.

В ответ Миницкий двусмысленно прищурил глаза и глухо произнес:

− А я и не собираюсь боле развлекать. Уж поиздержались на вас. Как говорят у нас: гони черта в двери − он придет в окно… Вы поняли меня? Кх-м… кх-м-м…

Аманда дольше не желала оставаться в кабинете побитого молью несговорчивого адмирала.

Негласные предложения старика читались меж строк яснее ясного: «Хватит ломаться. Право, голубушка, глупо в вашей ситуации быть недогадливой… Если будешь умницей и внимательной, не затяжелеешь».

− Так что с моей просьбой, ваша милость? Вы поможете? − мисс Стоун решительным шагом пересекла кабинет, плечи ее были напряжены.

− Терпение, голубушка, − знак добродетели. Мы подробнее обсудим этот вопрос в другое время, − проскрипел Михаил Иванович и тут же вновь нырнул взглядом в цветной атлас.

На том и расстались.

Миницкий − с упрямой убежденностью: «У этой щучки апломба и любовников, по всему, поболе, чем зубов в пасти»…

А Джессика сделала свое resume, которое любил подводить в щепетильных вопросах лорд Джеффри Филлмор: «Если боишься, что яблоко будет гнилым, − не бери его из бочки, а постарайся сорвать с дерева».

Меж тем барон развернул кипучую деятельность. За время скитаний по России он столь вошел в роль, что даже твердолобая Линда диву давалась, глядя на метаморфозы Пэрисона. Тайный агент настолько сросся со своим новым костюмом, что выглядел словно какой-то предмет из лакейского сундука. Нынче его возможно было представить только окруженного узлами и саквояжами, кнутами да упряжью. Сам он был цвета дубленой кожи, премного исхудавший, с огрубевшими руками, и только надменная выправка да брезгливый взгляд на всё мужицкое выдавали в нем непростую птицу.

Барон был уверен в себе как никогда, что успокаивало, правда, леди мало. Может быть, она излишне драматизировала? Возможно, как в детстве Аманда отпускала вожжи своего воображения, и худородных дворян-офицеров или квасных торгашей Охотска действительно вовсе не интриговало, кто они и откуда. «В самом деле, с чего бы я могла их заинтересовать? Вид совершенно походный, если не нищенский, на столичный взгляд. Шуба с проплешиной, да перештопанная служанка с унылой шляпкой на голове. С чего бы господам смотреть, как мы обустраиваемся в Охотске? Разве что из праздного любопытства?» −успокаивала себя англичанка, не думая, что для местного общества была и без того золотым зерном в куче плевел.

Конечно, в сундуках было всё, что могло бы вызвать пожар восхищения в глазах, не привыкших ни к чему, кроме линялого ситца, вечно сырого неба да грубого мундирного сукна, пахнущего табаком и псиной.

Однако на сей счет барон лишь одобрительно цокал языком и скупо бросал обычное: «good»125. Спал он теперь, кстати, спокойно, как камень, и раздражался лишь поутру, когда Линда помогала ему облачаться и как обычно подолгу потела над пуговицами его зеленого в белую клетку жилета. Сутулясь в делах обыденных на чужих глазах, Пэрисон расправлял плечи, когда за окном сгущалась темь, а дверь угрюмо лязгала железным языком запора. В такой час в голосе его появлялась обычная медь и та резкость, с которой не спорят.

«Что ж, леопард не меняет своих пятен». Леди Филлмор усвоила это давно. Она держала в памяти тот случай, когда барон после того, как всё было решено с постоем, под вечер с плохо скрытым подъемом заявился в дом. Линда заскользила вокруг него, угождая во всякой мелочи, а он, словно вокруг порхала моль, поскрипывая половицами, не спеша, надменно возвышаясь, прошел в гостиную.

Аманда сразу почувствовала неладное; отошла в сторону, чтобы не помешать и, точно извиняясь, прижалась к стене, на которой вековал пыльный ковер с вышарпанным рисунком, где сгущалась тень как раз напротив изразцовой голландки.

Барон таинственно улыбнулся, небрежно бросил в руки Линды шляпу и выдвинул стул. Замерев, он прощупывал взглядом притихшую леди. В его темных каштановых волосах отражались отблески огня.

− Вы готовы выслушать?− неожиданно, но очень твердо сказал он.

− Но, барон, я только…