Кровь на шпорах

Эти вести дотрубили и до Михаила Ивановича. Холостой старик кряхтел в своем кабинете, потирал сухие ладошки, теша душу несбыточными прожектами: «Вот бы дерзнуть к этой осе отыскать ключик. Заслать визитера с приглашением?.. А что? По такому разу и бал не грех закатить… Найдутся свечи, да фейерверки… А буде не поможет… Найдутся другие приманки! Что? Последствия? Слухи? − сам с собой спорил адмирал. − Вздор! Я в этом деле старый укладчик… У меня чтобы какой камешек вкось… На, выкуси! Здесь не только, голубчик, концы в воду, но и крючки и петельки…»

И наголодавшийся отсутствием добропорядочного женского общества Миницкий ошеломлял себя заманчивой радугой старческих иллюзий. Вдруг, да и удастся ему столковаться до тонкого роману с иностранкой: «Чай, не совсем старик, да и в Охотске-городе, почитай, наипервейшее лицо! Небось не ради лести да подобострастия любит при случае втиснуть Щукин: “Ежели за дело берется Господь или ваше высокопревосходительство Михаил Иванович, то все возможно-с!” Черт! Еще раз черт! И еще два раза черт!»

Все искусные силки и приманки старика толку не имели: леди Филлмор, сказавшись возвращающейся на родину американкой, ограничилась лишь официальным визитом, от которого на душе адмирала воцарилась полная зима. А мнение иностранки по поводу бала, на который, в ущерб городской казне, таки расщедрился командир порта, вконец огорошило его высокопревосходительство.

− Голубушка, разве не превосходно, когда забытый Господом медвежий угол расцветает огнями, чтобы доставить удовольствие посетившей его прелестнице?

− Только не тогда, сударь, когда город жертвует по-следним ради одной улыбки заезжей дамы.

Пока Миницкий растягивал очередную паузу, Аманда вспомнила до мелочей недавний бал…

На просторной площадке второго этажа командирского дома, огороженного резными перилами, толпился народ. Здесь, перед большим зеркалом, освещенным свечами, задерживался на минуту-другую местный бомонд. «Нет такой женщины на земле, которая прошла бы мимо зеркала, не остановившись», − улыбнулась своим мыслям Аманда и тоже на секунду задержалась поправить волосы.

Было около восьми, за окнами уж темнело, когда начали съезжаться. Аманде было занятно смотреть на гримасы провинциального света. По широкой лестнице поднимались и жеманились у зеркала жены служебной компаней-ской мелкоты, чиновницы в старомодных чепцах и неуклюжих, хотя и дорогих, платьях. Мелькали тут и румяные дочки купцов, становившиеся спутницами жизни компанейских инженеров, шкиперов, лекарей, учителей, заведующих арсеналами и складами, в платьях поскромнее, из тафтицы и китайской канфы. Но какая купеческая кровь устоит перед соблазном не навесить на себя яркие, пестрючие ленты? И они обматывались, что рождественские елки, аршинами лент, как их прабабки обвешивались аршинами стекляруса и цуклей124.

«Где же повторение пышности и роскоши петербург-ских балов? − думала, усмехаясь Аманда. − Это более похоже на петровские ассамблеи или бивачные кромвелевские утехи. Тут и штурман, и мастер, и торгаш, и вельможа. Впрочем, вельмож пересчитать хватило бы и одной руки…» А гости всё прибывали и прибывали. Нарастал гул оживленных голосов, журчал женский смех, в зеркалах сверкали возбужденные глаза; за ажуром решетки балкона доносились звуки настраиваемых скрипок… Точно позолоченные осенним солнцем листья, замелькали эполеты морских офицеров. Аманда попробовала припомнить, был ли среди них Преображенский… «Нет, похоже, нет…»

В мрачноватой торжественности зала грянул оркестр. В Охотске, как и в Петербурге, в моде была мазурка. Но здешние музыканты сделали из сего чопорно-игривого танца что-то залихватско-цыганское. Особенно отличались скрипки и бубен, захлебывающиеся от усердия.

− Какая дикарская музыка, голубушка. Вы не находите? − засмеялся кто-то сзади Аманды знакомым голосом. −Увы, мисс Стоун, не пригодны моржовые жилы на скрипичную квинту. Что прикажете делать, сударыня, край света…

Аманда оглянулась. Сзади стоял адмирал во фраке с пестрой орденской розеткой в петлице. Встретившись глазами с леди, командир порта склонился в изящном свет-ском поклоне. Она была польщена вниманием, но одновременно ее насторожила сия элегантная атака. Старик был галантен, но нагл, рука его ни на минуту не отпускала руки заезжей красавицы.

Уж брезжил рассвет, лакеи гасили жирондоли и масляные лампы, когда на сокровенное адмиральское: «оставайтесь, ангел, у меня…» Аманда ответила милым, но категоричным отказом.

Чувство крепчайшей досады охватило самолюбие старика, и ему пришлось наступить себе на горло, чтобы не забыть − он командир порта, и ему не пристало выражать эмоций.

И теперь, при вторичной встрече у себя в кабинете, Михаил Иванович медленно, как бы подбирая каждое слово, уже по-казенному поинтересовался:

− Долго ль изволите задержаться у нас? − пальцы его замерли на титуле приходно-расходного талмуда, где было жирно выведено: «Г. Б.» − «Господи, благослови».

Аманда медлила с ответом, разглядывая чрез оконное стекло зеленый аптечный фонарь напротив.