Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Вторая новелла – Пушкин в Михайловском – написана «поэтическим языком» – все факты известны: его томление, няня, воспоминания о Воронцовой, приезд Пушкина, Керн – Я помню чудное мгновение, Осипова. Но не было никакой идеи. Об этой аморфности я сказала в конце всего вечера и предложила такую мысль, выраженную простыми словами: «для творческого человека ничего в жизни не пропадает». Вот это могло бы служить основой для новеллы. Но как это сделать, от каких фактов оттолкнуться и как развить, мне не ясно.

Этот вечер меня снова толкнул к Пушкину, и я читаю уже несколько дней вслух его стихи и поэмы.

Вечная стихия, к которой всегда возвращаешься. Как я скучаю, родной, и томлюсь по нашим совместным чтениям, по твоему голосу, мыслям, и всему этому неземному существованию.

Н.

№ 456. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

2.IV.54 г.

Я еще не успел ответить на твое письмо от 14‐го февраля, родная, как вчера пришло твое письмо от 14‐го марта. Твои письма, особенно последнее, жизнерадостнее предыдущих, и от этого во мне все светится и поет. Ночью я проснулся и застал свою мысль где-то посередине твоего письма.

Меня радует, как ты приняла «Зеркало». Ты пишешь, что его содержание тебя взволновало и растрогало. Удовлетворяет ли тебя форма?

Отзовись, наконец, на цикл «Да святится имя твое»!

Я очень живо представил себе вечер, проведенный тобой у Н. В. Как и ты, я ценю и люблю «Ромео и Джульетту» Прокофьева. Но я ее знаю только в отрывках.

Очень приятно, что возобновилась идея написать музыку к лермонтовскому «Маскараду». Тот факт, что отзыв на эту идею последовал не сразу, а спустя продолжительный срок, сам по себе сулит многое.

Я перечитаю «Маскарад» и подумаю над ним. Мне это, между прочим, приятно и потому, что с «Маскарадом» связаны ранние и милые мне воспоминания. Около тридцати лет назад, я, вместе с одним из товарищей детства, мальчиком Костей, проживавшем в одном со мной доме, участвовал в двух заключительных актах «Маскарада», разыгранных в домашней обстановке. Костя был Арбениным. Я исполнял роль Звездича, а в другом случае – Неизвестного. Еще и теперь текст двух последних актов «Маскарада» я помню за всех действующих лиц. Восемь раз я смотрел «Маскарад» на сцене Александринского театра. Помню Малютина, Студенцова, Ведринскую, Железнову, Вольф-Израэль, Тиме, само собой разумеется, Юрьева, то есть состав, который вобрал в себя дух театра.

Тема «Маскарада» требует строгого, ответственного отношения. По своему философскому содержанию, по драматизму тема эта сравнима разве что с «Пиковой дамой», как ее разрешил Чайковский. Я знаю удавшиеся Хачатуряну музыкальные темы к «Маскараду». Что-то в них есть от колорита глинковского «Вальса-фантазии». Опыты Хачатуряна, конечно, не должны смущать Д. А.295 Прекрасное подобно воздушной сфере в представлении древних: оно имеет небес.

Я подготовлюсь к попытке поделиться с композитором некоторыми мыслями о «Маскараде», которые могут быть полезны ему в его работе. Но я испытываю затруднение. В этой встрече личности композитора с личностью Лермонтова, где мне предстоит стать свидетелем, я больше знаком с Лермонтовым, чем с композитором. Вот о чем идет речь: я назову условно композитора тем единственным инструментом, что играет сам собой. Но как любой музыкальный инструмент, он должен быть настроен, прежде чем будет играть.

Я хочу узнать строй композитора в ответах его на следующие вопросы:

Родственна ли ему гармоническая концепция жизни, которая заключена в концерте Баха для двух скрипок?

Являлся ли ему вечный голос, о котором в литературе мы знаем по «Порогу» Тургенева?

Опустив веки, умеет ли он писать?..

А теперь я хочу сказать Д. А. о статье В. С. Соловьева «Судьба Пушкина», которую я остро пережил в свое время. Она помогла мне разобраться в моих чувствах – горячих и холодных, ясных и мутных течениях, смешивавшихся во мне. Я вспоминал Флобера: «Какими пороками я отличался бы, не занимайся я творчеством».

Хотелось бы, чтобы Д. А. пережил эту статью. Немногое, что я успел узнать о Д. А., я хорошо помню. Течения, как горячие и ясные, так и холодные и мутные – присущи ему и сильны в нем. Самое сложное и важное: светлые чувства это те же темные, очистившиеся и прояснившиеся в нас самих…

Из твоего письма я узнал о смерти А. Шварца.

Пушкина мне раскрыл Шварц. С его голоса я читал тебе Пушкина. Слушая Шварца, мы были счастливы тем, что слушаем вместе. Эта частица нашей жизни оторвалась…

Хочу объяснить тебе, почему я задержался с ответом на твое февральское письмо. Мне как раз в те дни рассказывали о жизни и живописи одной художницы, и в моем представлении возник ее духовный облик: чистый, углубленный, страстный, волевой. Ее творческий облик я вижу в неповторимом сплетении рублевских, врубелевских и нестеровских мотивов. Художницу постигли несчастья: разлука с мужем, потеря всех картин. Она осталась с четырьмя детьми, наедине с жизнью. К ней обращены стихи: