Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

В этих письмах все же мало уделено внутренней жизни. Это либо описания мест, очень внешние события. Иногда написаны лирически, иногда с юмором и даже гротеском. Наилучшие – самые ранние – которые заполнены одним живым чувством, радостью встречи, его любовью. Они написаны в каком-то экстазе. Даже теперь, спустя много лет, их читаешь с волнением.

«…Без живого счастья на земле немыслимо, чтобы в последний час открылось небо. А счастье на земле только с тобой; ты единственная из всех, кого я знал и знаю: ты женщина милая, прекрасная, нежная, ласковая, женственная до страдания и ты поэт – высокий, умный, ясный, с душою, тоскующей по небесному…» С годами письма делаются все более уравновешенными, все больше суетности и внешнего, все меньше духовности.

Родной, я соскучилась по твоим строчкам, уже давно было письмо. Скорее бы пришло новое. Я все читаю и перечитываю старые. И все нахожу для себя пищу для размышлений, поражаюсь законченности и точности формулировок, глубине мысли и радуюсь, что мы неразлучны, несмотря на все испытания судьбы. Только бы хватило сил. Как бывает иногда мучительно трудно, как хочется опоры, ласки, заботы, просто человеческого голоса. Я знаю, что не должна тебе писать. Тебе еще во много раз труднее. Но я так привыкла ничего не утаивать, да если я и не пишу, ты все равно все сам чувствуешь. Сегодня ездила в Финляндию. Весна в самом начале. Еще даже почек почти нет на деревьях. только висят сережки на ветвях. Сосны. Море очистилось от льда. На берегу пустынно, шишки, мокрый песок. Нежная сеть голых деревьев. Тишина разлита и все еще дремлет природа, не кончился зимний сон. Ходила, бродила, думала о тебе. Когда мы увидимся?

Помнишь, как было той весной в Луге?

Милый мой, где ты сейчас?

Скорее бы пришло письмо. Я тебе писала неделю назад.

Купила тебе книжечку индийских поэтов. Что прислать из книг? Вещей? Продуктов?

Обнимаю тебя горячо, целую; бодрости тебе и побольше сил физических и душевных.

Всегда с тобой.

Н.

В следующем письме пришлю стихи.

№ 459. А. И. Клибанов – Н. В. Ельциной

Прости мне, родная, паузу в переписке. Поверь, что она невольная. Я знаю, тебя тревожит мое молчание – мне тоже в тягость: всякий день я должен с тобой говорить, я хотел бы каждую минуту быть с тобой моими словами, всеми моими чувствами. Я радуюсь твоему мужеству, я сам укрепляюсь им и в то же время ты всегда для меня ребенок и мне трудно оттого, что я не могу отдать тебе заботу и ласку, которые собрались во мне для тебя…

Тебя не совсем удовлетворит это мое письмо. Я хотел бы отдать тебе все его строчки, но я в долгу и должен рассчитаться. Ты передала мне просьбу Н. В. и Д. А. сказать что-нибудь свежее о «Маскараде» Лермонтова. Чтобы выполнить эту просьбу, мне нужно занять «Маскарадом», по меньшей мере, три письма. Здесь я выскажу некоторые общие соображения о пути современного оперного искусства. (Я употребил слово «современного» в его историческом значении). В следующем письме – собственно о «Маскараде», о философском смысле произведения (в этом месте я кажется прихвастнул и потому вычеркнул) и, наконец, третье письмо – конкретные пожелания к будущей «Маскарад». То, что я пишу ниже, – это результат долгих и сладких собеседований с очень большим композитором. Я просто подведу здесь итог нашим беседам. То, что принадлежит нам обоим, это общий основной принцип, остальное сказано им одним (и мной разделяется).

Реализм оперы не есть документальный реализм. Музыка изображает не факты, как они есть сами по себе. Правда не только в фактах, и музыка в силу своей специфики служит изображению чего-то невидимого, находящегося между фактами, чего-то такого, что находится как бы между строками книги или письма. Музыкальным языком является мелодия, гармония, ритм, инструментация. Но это не все. Музыкальный язык это еще и музыкальная форма. Но, чтобы быть музыкальным языком, музыкальная форма должна быть, как и вообще всякий язык, членораздельной. Она требует , она должна состоять из . Неудача многих композиторов обусловлена тем, что их оперы не состоят из единиц, что они бесформенны, из‐за чего опера теряет важнейший элемент, делающий музыку воспринимаемой. Значит ли это, что надо вернуться к старым, традиционным единицам: ариям, дуэтам и пр.? Не обязательно! Можно и следует решать вопрос по-новому: единицами могут быть , в которые голосовые партии вставлены как составляющие элементы. Эти одночастные симфония (последовательный ряд одночастных симфоний) посвящены, однако же, не какому-нибудь одному внешнему факту, но именно тому, чему должна быть посвящена музыка: какому-нибудь характеру, какой-либо идее. Как в жизни характеры и идеи не сливаются друг с другом, так и симфонические картины эти не должны сливаться, но должны быть согласованы. Разные их краски должны быть как бы наложены все на один тон, который будет основой, сквозным тоном, сквозной оперы. Этот сквозной тон может и даже должен возрастать по мере развития действий оперы.