Кровь событий. Письма к жене. 1932–1954 [litres]

Безупречен и точен по отношению к духу времени и действительности был жестокий вопрос: «А ваши кто родители? Чем вы занимались до 17‐го года?» Поколению, к которому я принадлежу, и последующим поколениям на вопрос, чем мы занимались до 17‐го года, отвечать не приходилось – в 18‐м году мы были детьми, а большинства еще не существовало на свете. Зато вопрос «А ваши кто родители?» тучей тяготел над всеми, кто не был выходцем из пролетарской среды. Мало кому из поступавших в высшие учебные заведения и определявшихся на работу удавалось избежать совета, требовавшего воплощения в действительность: «Сперва переварись в рабочем котле», то есть потрудись у станка. Честно «варились», часто вываривались. Практика социальной селекции, выборки (соответственно и выбраковки) человеческих сортов, отвечавших «социальному заказу». Такими вот кругами (в Дантовском смысле) расходилось самопризнание интеллигенции в исторической греховности и виновности. Все так, но я забежал вперед, а отчасти и погрешил против закона логики, гласящего: после этого еще не значит вследствие этого. Селекция осуществлялась бы правящими верхами безотносительно к самооценкам интеллигенции, последние лишь психологически удобряли почву для того, что названо было «переваркой», «переплавкой», «перековкой». Селекция изначально ГУЛАГовская…

Октябрьская революция кардинальностью общественно-политической программы, прямолинейностью действий, направленных к ее осуществлению, грандиозностью размаха, отозвавшегося и приведшего в движение широкие общественные слои и в зарубежных странах, призвала интеллигенцию – непререкаемо и безотлагательно – к идейному самоопределению в условиях чрезвычайных перемен. В 1918 году в Москве по почину Бердяева возникла Вольная академия духовной культуры, а осенью того же года в Петрограде, усилиями Блока и Белого, основоположена Вольно-философская ассоциация. В широком диапазоне разнообразных и разноречивых суждений о революции участников петроградского и московского вольных философских обществ объединяло понятие революции как, прежде всего и важнее всего, явления духовной культуры, как революции духа. Шпет писал: «Другое дело революция в порядке идейном, культурном, духовном, революция „сознания“… Все мироощущение, жизнепонимание, вся „идеология“ должны быть принципиально новыми» (Шпет, «Очерк развития русской философии»). Белый, выступая в Вольной философской ассоциации с прощальной речью, посвященной памяти Блока, говорил: „Впереди Исус Христос“ – что это? – Через все, через углубление революции до революции жизни, сознания, плоти и кости. До изменения наших чувств, наших мыслей, до изменения нас в любви и братстве, вот это „все“ идет к тому, что „впереди“, вот к какому „впереди“ это ведет». В летописи революционных событий, в скорописи их эти мыслители пытались опознать черты наново рождающегося духа, новой благой вести, одни, как Бердяев, Третий Завет – Завет Святого Духа, другие, как Шпет, новое духовное возрождение в его светском понимании. «Дух ждать не устанет, – писал Шпет в «Эстетических фрагментах», – он переждал христианство, переждет и теперешний послехристианский разброд». Так Фауст размышлял над Новым Заветом, что в начале? То ли по Иоанну: «В начале было Слово…», то ли, как резюмировал Фауст: <…>359. Дух, конечно, «ждать не устанет», но Шпет ждать не хотел: «Дух создается», – писал он. От полной противоречиями действительности к пререкавшимся между собой участникам вольных философских обществ Шпет обращался: «Вот – вопрос, перестать увертываться от которого следовало бы: Что видно? Или, по крайней мере, что уже («уже» выделено курсивом) видно? Или, но самой меньшей мере, видна ли звезда Нового Вифлеема?» («Эстетические фрагменты»).