На задворках сознания зазвучал тревожный звоночек. Одно дело — выместить толику страданий расы на этого убийцу. То, что предлагал ему мозг… совершенно другое. Это была пытка. Но Бун проигнорировал внутреннюю тревогу, гадая, каково это — использовать клыки как орудие убийства. Такое, конечно, будет сложно объяснить Братьям, но он просто представил. Как это по-животному. Как это приятно.
От соблазна зачесался подбородок, рот приоткрылся, и клыки выступили наружу.
Он хотел причинить боль этому ублюдку. Снова и снова.
Свободной рукой он потянулся к рукояти и обхватил кинжал ладонью. Медленно провернул лезвие, чувствуя, как при движении крошится кость…
— Ты что, черт возьми, творишь?
Бун шокировано вскинул голову. Зайфер стоял прямо перед ним, кожаная экипировка Ублюдка была покрыта черной кровью лессера, с которым он сражался, мужчина держал опущенный пистолет у бедра, а серебряный кинжал был поднят и готов к использованию.
— Просто заканчиваю работу, — ответил Бун, вытаскивая лезвие.
Подавшись телом назад, он вонзил кинжал в центр груди лессера, а потом прикрыл глаза предплечьем от ослепляющей вспышки света. Раздавшийся хлопок, напоминавший выстрел, эхом пронесся по переулку, а когда свет рассеялся, Бун поднялся на ноги. Он не смотрел на Зайфера. Не отрывал взгляда от пятна на снегу, части черных очертаний от взрыва, частично — крови лессера.
— Я отзову сигнал, — он потянулся к коммуникатору. — И готов вернуться к патрулированию…
— Хер тебе. Ты ранен.
Бун опустил взгляд на собственное тело.
— Где… о.
Брошенный лессером нож все еще торчал из его плеча, так же, как торчала рукоять его кинжала из глазницы нежити. Нет, не совсем так. Этот нож вошел под прямым углом. А его кинжал — под углом в тридцать… может сорок градусов.
Где-то на границе сознания мелькнула мысль, что это ненормально — обращать на такие вещи внимание. С другой стороны, все казалось чистой фантасмагорией. С того момента, как он почуял лессера, он словно разделился на две сущности, одна заколола лессера и сейчас стояла перед выжженым пятном на снегу… другая словно отдельная сущность наблюдала за происходящим со стороны.
Как отражение в зеркале, идентичное, но не настоящее.
По неясной причине он подумал о Рошель. Оно и странно, ведь он уже давно о ней не вспоминал.
Выругавшись про себя, Бун выдернул лессерский нож. Лезвие покинуло его плоть, и ему полагалось что-то почувствовать, верно?
Вспышку боли. Жжение…
Ничего кроме ощущения теплой влаги под кожаной курткой. Его крови. Стекающей на майку-борцовку.
Зайфер нажал на маячок, установленный на вороте его кожаной куртки.
— Мне нужен медик. Срочно.
Бун покачал головой.
— Ерунда же. Я готов вернуться в строй…
— Не в мою смену.
***
Тормент, сын Харма, вошел в элегантную гостиную, которую разнесли словно в пьяном угаре. Антикварная мебель и шелковые диваны перевернуты, разорваны, либо стояли не на своих местах. Фарфоровые тарелки расквашены. Лампы валялись на восточных коврах с разбитыми абажурами и лампами.
Он смотрел, куда наступает. Незачем вносить свой вклад в этот бардак.
В воздухе чувствовался сильный запах свежепролитой вампирской крови. И это еще не все.
Тор остановился перед большой картиной маслом с изображением цветочного букета. Голландия. Восемнадцатый век. Застывшая жизнь с четкими каплями росы на лепестках, тщательно расписанной огромной вазой и разноцветным волнистым попугайчиком чуть сбоку — все это являлось ярким образчиком известного стиля в живописи.
Но талант художника почти не виден. Холст был покрыт черными брызгами, старая краска и неподвластное времени мастерство сокрыты за черной блестящей субстанцией… без характерной сладковатый вони.
Значит лессеры не при делах.
Но Братству это и так известно.
Тени. И не такие, как айЭм с Трэзом. Тени со строчной буквы «т», сущности, появившиеся в Колдвелле из ниоткуда, они, казалось, не были связаны с Омегой и Обществом Лессенинг, и в этом конкретном случае они напали на собрание Глимеры.
С летальным исходом.
Братья пытались спасти гостей. Но преуспели лишь отчасти.
Перешагнув через кресло, изрешеченное пулями, Тормент подошел к телу мужчины приблизительно трехсот лет от роду. Фрак был распахнут, две половины открывали узкий атласный жилет, рубашку с гофре и жемчужными пуговицами, а также бабочку, все еще идеально сидевшую на шее мертвеца.
Кровь окрасила кипенно-белую рубашку, напоминая разводами мишень, которая перестала увеличиваться в диаметре. Так бывает, когда сердце останавливается, и кровь перестает циркулировать. Протечка исчезает.
На этом заканчивалась всякая логика и законы физики и природы. Несмотря на рану и темно-красный росчерк крови, целостность одежды не была нарушена: в отличие от кресла, на фраке, жилете и рубашке не было пулевых отверстий. Рваных разрезов от проколов тоже.
— Бред какой-то, — пробормотал Тор.