Кровавые девы

Широкая лестница вывела их к крытой дорожке, окружавшей двор по периметру. Серебряная решетка на арчатой двери оказалась распахнута настежь. Несмотря на тусклый свет лампы, Эшер сразу заметил, что под потеками крови лицо Лидии бледно как мел, да и фон Брюльсбуттель выглядит немногим лучше.

– Как же я мог обмануться в ней? – прошептал германец.

– Очень просто. Они ведь живут обманом, – пояснил Эшер, приглядываясь, не шевельнется ли кто в темноте, пусть даже разглядеть движение охотящегося вампира не в человеческих силах.

– К тому же у всякой души две стороны, и они в этом не исключение, – добавила Лидия. – Вы с ней дружили в Берлине?

– Дружил, – с негромким вздохом ответил фон Брюльсбуттель. – И думал… а знаете, она изрядно переменилась. Еще год назад она была совсем не такой.

– Очевидно, это все сыворотка, – сказала Лидия и, шумно, с трудом переводя дух, прислонилась к косяку арчатой двери. – По крайней мере, так утверждал доктор Тайс. Та самая сыворотка, над которой они здесь работали, позволяющая ей переносить дневной свет. Для этого она и творила новых вампиров: им требовалась вампирская кровь. Думаю, сыворотка не слишком благотворно воздействует на разум… а во что превратила некоторых из «дев», на которых ее испытывали! Поэтому Тексель и не желает ее принимать, однако, чтобы продолжить охоту за нами после рассвета, нарушит зарок и примет. Все, я в порядке.

«Ох, врет», – подумалось Эшеру, но то была ложь не из корысти – из храбрости.

Луна скрылась за горизонтом. Над стенами, в небе – не черном, бархатно-синем, на два-три оттенка светлей василькового – мерцали россыпи звезд, едва различимых на фоне необычайно светлой северной ночи. Да, Лидия была права: рассвет их не спасет.

– Бежим, – сказал Эшер, взяв ее за руку.

Казалось, дворик (всего-то шестьдесят на сто футов), отделяющий арку от наружных ворот, тянется вдаль на целых полторы мили.

Все трое сорвались с места…

И тут с галереи над въездными воротами невесомо, огромной бесцветной птицей спорхнула Петронилла Эренберг.

На миг она замерла, не сводя с них взгляда, поблескивая глазами, отразившими огонек лампы.

– Зергиус, отойдите в сторону, – выдержав паузу, велела она и протянула к ним руку.

– Чего ради?

Шагнув вперед из-за спин Эшера с Лидией, Зергиус фон Брюльсбуттель встал между ними и Петрониллой.

– Чтобы полюбоваться, как вы убьете этих людей? Петра…

– Нет, вы не понимаете…

Поморщившись, она вновь схватилась за плечо: видимо, боль возобновилась. Тело ее источало странный сернистый запах. В колеблющихся отсветах лампы Эшер сумел разглядеть, что красное пятнышко на ее шее, прежде совсем небольшое, увеличилось до размеров американского доллара.

– Клянусь вам, я делаю это лишь изредка…

– По-моему, Петра, – мягко перебил ее фон Брюльсбуттель, – я все понимаю. Ваше сердце тянется к свету дня. Вы не хуже меня помните, что значит любить. Оттого вам и захотелось вновь отворить дверь в мир живых, чтоб свободно ходить хоть на ту сторону, хоть на эту. Наслаждаться и любовью, и солнцем среди живых… и властью над миром ночи.

Петронилла перевела взгляд на него, и Эшер заметил в ее мерцающих желтым огнем глазах нечто новое. Казалось, она смотрит в прошлое через ту самую дверь, о которой говорил фон Брюльсбуттель. Еще миг, и на глазах ее навернулись слезы раскаяния, тоски обо всем утраченном.

– Неужели мне хочется слишком многого? – вскричала она.

– Да, – с безмерной печалью в голосе отвечал фон Брюльсбуттель. – Да, любовь моя. Думаю, да.

– Берегись! – воскликнула Лидия.

Оглянувшись, Эшер едва успел разглядеть в парадных дверях обители Текселя, вскидывающего револьвер, однако в кого он целился, так и не понял.

– Петра! – ахнул фон Брюльсбуттель и, бросившись к ней, оттолкнул ее с линии огня.

В тот же миг ночную тьму расколол надвое грохот выстрела. Сдавленно вскрикнув, германец рухнул на грудь Петрониллы.

– Зергиус!

Петронилла без труда удержала полковника на ногах, но Эшер сразу же понял: рана смертельна. Схватив Лидию за руку, он вновь со всех ног бросился к воротам, но не успели они пробежать и трех шагов, как Тексель, преодолевший разделявшее их расстояние с жутким, потусторонним проворством вампира, преградил им путь. Тем временем Петронилла, слепая ко всему вокруг, прижав к груди тело Зергиуса фон Брюльсбуттеля, осела на выщербленную кирпичную мостовую.

– Зергиус! – вновь простонала она, зажимая ладонями раны, оставленные в его теле серебряной пулей.

Кровь залила ее бледные пальцы. Пробившая тело полковника навылет пуля угодила Петронилле в плечо, и из ее раны тоже обильно струилась кровь, но поначалу она этого словно бы не заметила.

«Будь на месте полковника Лидия, – подумалось Эшеру, – пожалуй, я тоже не заметил бы собственных ран…»

Фон Брюльсбуттель из последних сил поднял руку, и Петра прижала его ладонь к груди.

– Прости, любовь моя, – прошептал он.

– Зергиус! – в третий раз вскричала Петронилла.

Содрогнувшись с головы до ног, она выпустила тело возлюбленного, немедля соскользнувшее на мостовую, зажала ладонью рану в плече, всхлипнула раз, другой…