Роста в Эрлкинге оказалось никак не меньше восьми футов. В остальных отношениях он более-менее напоминал человека в плотно облегающей кожаной одежде и кольчуге из какого-то темного, точнее, матово-черного материала. Лицо его закрывалось похожим на перевернутое ведро шлемом, из которого росли исполинские, ветвистые оленьи рога. В прорези шлема виднелись два пятна янтарного огня, и, когда взгляд этих жутких глаз уперся в меня, дикий, первобытный голод их обладателя словно обжег мне кожу. Я буквально слышал снедавшую Эрлкинга жажду безумной ночи, охоты, крови. Снова блеснула молния, и дождь припустил сильнее; Эрлкинг медленно поднял руки, словно отстраняясь от меня и вытягиваясь всем телом навстречу буйству стихии.
Эти слова внезапно отпечатались у меня в мозгу, минуя слух, – алые, сияющие, обжигающие. На этот раз я дернулся – с такой силой воля Эрлкинга острием метко пущенного копья вонзилась в мои мысли. Я постарался не думать об этом засевшем в мозгу копье и произнес ответ:
– Я не освобождаю тебя.
Светящиеся глаза под шлемом метнулись обратно ко мне, разгоревшись ярче.
На этот раз вместе со словами в мозгу отпечатались и образы: порывы ветра и дождя в лицо, ненасытный голод в желудке, мощь моего тела и скакуна подо мной, восхитительное возбуждение погони за убегающей, как ей и положено, добычей – погони, требующей предельного напряжения моих сил, воли, выносливости. К моему удивлению, я не ощутил в его мыслях ни ненависти, ни горькой мстительности – только дикое, свирепое веселье, адреналиновый шторм возбуждения, страсти, дикой гармонии когтей и зубов.
Я с трудом удержал под контролем собственные мысли, стиснул зубы и напомнил себе, что я не преследую дичь по древним лесам, а стою на коленях на мокрой траве во дворе у Мёрфи. Может, Эрлкинг и не воплощение вселенского зла, но из этого не следовало, что выпускать его на волю не опасно.
– Нет, – сказал я. – Я не освобождаю тебя.
Его огненно-янтарные глаза сощурились, и он присел, словно готовясь к прыжку: колени присогнуты, кончики пальцев легко касаются травы у самой проволоки. Теперь его глаза находились на расстоянии каких-то трех футов от моих, и он рассматривал меня в молчании, которое вскоре сделалось невыносимым, мучительным.
И с этими его мыслями я снова увидел стоявшую надо мной Мэб. Я лежал, оглушенный, рядом с трупом Летней Леди, а Мэб протягивала мне руку. Я ощутил кровь Авроры, высыхавшую на моей коже, чувствовал ее резкий, сладкий вкус на языке. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не сплюнуть, – так силен был этот фантомный вкус у меня во рту.
– Я это он, – подтвердил я.
– Чтобы не позволить другим освободить тебя сегодня ночью.
Эрлкинг склонил голову набок. На этот раз он не послал мне мысли, но я достаточно ясно понял его жест.
– Затем, что твое присутствие будет означать тогда страдания и смерть для людей, которых я защищаю.
– Только не сегодня, – ответил я.
И вдруг я ощутил ту же Охоту с другой стороны. Я почувствовал, как буквально воют мои ноги от сводящего их ужаса. Я ощутил огонь в задыхающихся легких, ощутил свое тело, несущееся с изяществом и мощью, какие придает ему только настигающая смерть. Я несся не разбирая дороги, ломясь через заросли, как олень, и все это время понимал, что спасения нет.
– В третий раз, и последний раз говорю! – хрипло и вызывающе рявкнул я. – Я. Не. Освобождаю. Тебя.
И Эрлкинг поднялся, а ночь прорезал неземной вопль. Эхом ему отозвался собачий вой со всех сторон. Вой крепчал, становился громче и громче, а гроза полосовала ночь порывами ветра и вспышками молний. Звук оглушал, вспышки слепили глаза, и вся чертова земля начала трястись, когда Эрлкинг обрушился на мой круг своей волей.