Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

– Угу. Шила, я просто знал, что не смогу сосредоточиться на том, что мне предстоит сделать сегодня, если не повидаюсь прежде с вами.

Она кивнула и скрестила руки на груди:

– Хорошо. Но когда вы покончите с этими делами, я хотела бы с вами поговорить кое о чем.

– О чем? – спросил я.

Она покачала головой и положила руку мне на локоть:

– Это так просто не объяснить. Если вы считаете, что вам необходима полная концентрация, мне не хотелось бы отвлекать вас всякими пустяками.

Я посмотрел ей в лицо, потом – очень осторожно – скользнул взглядом ниже:

– Возможно, так лучше. А то сейчас я нахожу вас очень отвлекающей.

Она покраснела сильнее:

– Нет. Это вы так реагируете на опасность. Вы боитесь, что погибнете, а секс по природе своей жизнеутверждающий.

– Думаете, поэтому? – усомнился я.

– Помимо всего прочего, – сказала она.

Несколько следующих секунд мои гормоны делали все, что в их силах, чтобы склонить меня к отказу от концентрации, но я обуздал их. Шила говорила правду: меня мучили боль, страх и ощущение опасности, а подобные обстоятельства порой заставляют вас обращать внимание на самые разные вещи – на отблески свечей на волосах у Шилы, например, или на слабый аромат розового масла и цветочного мыла. И конечно, в тот момент опасность грозила Шиле примерно так же, как и мне.

Я не хотел пользоваться моментом. И не хотел начинать с ней ничего такого, чего мог бы не довести до конца. Из всего, что я знал, выходило, что я буду мертв еще до наступления следующего дня, а это самое последнее дело – позволить чему-либо зайти слишком далеко только потому, что ты напуган.

С другой стороны, если подумать, нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни, пока она у тебя еще есть.

Я наклонил голову и, осторожно приподняв ее подбородок здоровой рукой, снова поцеловал в губы. Она вздрогнула и отозвалась – медленно, неуверенно, застенчиво. Еще секунду я касался ее губ своими, не отпуская ее подбородка пальцами, а потом выпрямился, осторожно оборвав поцелуй.

Мгновением позже она открыла глаза; дыхание у нее чуть участилось.

Я коснулся ее щеки пальцами и улыбнулся ей:

– Скоро перезвоню.

Она кивнула. Глаза ее затуманились тревогой.

– Будь осторожен, ладно?

– Гарри? – неожиданно раздался голос.

Я вздрогнул и оглянулся.

– Гарри! – снова послышалось со стороны двери, и я узнал голос Баттерса.

Странно прозвучал этот голос: словно Баттерс находился в пустой комнате, лишенной мебели и ковров.

Шила застыла, глядя в сторону двери.

– Ох черт, – произнесла она.

Я уставился на нее:

– Что?

– Я не хотела отвлекать вас, – сказала она, и голос ее прозвучал загадочно.

Секунду-другую я, нахмурившись, смотрел на нее, потом открыл входную дверь. Баттерс обнаружился в вестибюле. Он соорудил для Мыша подобие поводка из оторванного от куртки пояса, и моя лохматая собака, уткнувшись носом в пол, устремилась ко мне, таща патологоанатома за собой. Баттерс, в свою очередь, шел крайне неуверенно, словно хватил лишнего и испытывал проблемы с равновесием.

– Баттерс? – спросил я. – Что случилось?

– Машина заглохла, – пояснил он. – И там, внизу, каким-то парням явно не нравилось, что я сижу в машине, вот я и пошел вас искать.

Баттерс остановился – точнее, попытался остановиться. Мыш радостно фыркнул и потащил его ко мне. Я наклонился и почесал пса за ушами:

– Привет, Мыш. Шила, это мой пес Мыш. А это Уолдо Баттерс, мой друг.

Шила медленно закрыла глаза и отвела взгляд.

Баттерс прищурился и принялся оглядываться по сторонам.

– Чего?

Я нахмурился и осторожно коснулся его руки:

– Баттерс? С вами все в порядке?

Он чуть дернулся при моем прикосновении, потом осторожно, словно вслепую, похлопал по моей руке.

– Гарри? – неуверенно спросил он. – У вас нет фонаря?

Я удивленно задрал брови, но все же поднял пентаграмму и усилием воли засветил ее.

– Вот, – произнес я. – Шила, надеюсь, вы не против, что я пригласил их зайти?

Баттерс снова выпучил глаза на меня, потом огляделся по сторонам.

– Гарри? – спросил он.

– Что?

– Э… с кем это вы разговариваете?

Мгновение я молча смотрел на него.

Потом несколько разрозненных деталей мозаики, щелкнув, соединились у меня в мозгу, и душа ушла в пятки, больно ударившись об пол.

Я крепко зажмурился и, снова открыв глаза, включил Внутреннее Зрение. И посмотрел на Шилу.

От маленькой уютной квартирки не осталось и следа – ее словно смыло, как слой старой краски. На ее месте я увидел ободранные, голые стены, погнутый оцинкованный каркас в тех местах, где раньше стояли гипсокартонные перегородки. На полу валялись мотки старой проводки, ржавые трубы и прочий строительный хлам, который еще не вынесли на свалку. Квартиру подготовили к капитальному ремонту, который еще не начался. Единственное окно, которое я разглядел в темноте, было разбито. Послышался раскат грома, и звук этот прозвучал совсем иначе, нежели минуту назад. Шум дождя тоже усилился на пару единиц, отдаваясь эхом в пустой полуразрушенной квартире.