Кровавые ритуалы. Барабаны зомби

– Я думаю, что он желал мне именно этого. Думаю, я так устал, что начинаю видеть галлюцинации. И хочу, чтобы кто-то держал меня за руку, когда придет мой черед. Не хочу делать это в одиночестве.

– Гарри, – произнес папа, и голос его сделался мягким, как в детстве, – можно я скажу тебе кое-что?

– Конечно.

Он обошел могилу и положил руку мне на плечо:

– Сынок, все умирают в одиночестве. Так устроено. Это дверь. Она рассчитана на одного человека. Когда ты проходишь ее, ты делаешь это один. – Его пальцы крепко сжали мое плечо. – Но это не означает, что ты должен быть один, прежде чем войдешь в эту дверь. И поверь, по ту ее сторону ты не один.

Я нахмурился и посмотрел на образ отца, ища его глаза:

– Правда?

Он улыбнулся и начертал на груди крестик:

– Вот те крест.

Я отвернулся от него:

– Я наворотил дел. Я заключил сделку, которой мне не стоило заключать. Я заступил за черту.

– Я знаю, – отозвался он. – Это значит только то, что лишь тебе решать, как и с какой стороны это расценивать.

Я посмотрел на него:

– Что?

– Гарри, жизнь ведь не проста. Есть, конечно, такие вещи, как белое и черное. Как правильное и неправильное. Но когда ты находишься в гуще событий, порой трудно отличить одно от другого. Ты ведь совершил то, что совершил, не ради своей выгоды. Ты совершил это для того, чтобы защитить других. Из-за этого сделанное не становится правильнее, но и ты не превращаешься в чудовище. Ты до сих пор обладаешь свободой выбора. И все еще можешь определять, что тебе делать и кем ты хочешь стать.

Он хлопнул меня по плечу и повернулся, чтобы уйти:

– Пока ты веришь, что несешь ответственность за свой выбор, так и будет. У тебя доброе сердце, сынок. Слушайся его.

Он скрылся в ночи, и где-то в городе зазвонили колокола. Полночь.

Я смотрел на ожидающую меня могилу, и вдруг до меня дошло, что не о смерти, право же, мне нужно тревожиться больше всего.

Он умер за правое дело.

Черт, надеюсь, что так.

Томас уже ждал меня дома, когда я вернулся, и Мыш тоже прихромал вскоре после этого. Мотоцикл Мёрфи в конце концов заглох, так что ко времени, когда Томас добрался до колледжа, клочки уже разлетелись по закоулочкам, и спектакль закончился. Я завалился спать и продрых больше суток. А проснувшись, обнаружил, что мои раны заново перебинтованы, а у кровати стоит капельница. Баттерс заглядывал каждый день проверить меня, и он держал меня на антибиотиках и прописал мне до омерзения здоровую диету, а Томас не давал мне нарушать ее. Я ворчал, много спал и через несколько дней снова начал чувствовать себя почти человеком.

Мёрфи явилась съесть меня заживо за погром, который она обнаружила на месте своего дома. Мы оставили его в некотором беспорядке. Впрочем, увидев меня в кровати и в бинтах с ног до головы, она застыла как вкопанная.

– Что случилось? – спросила она.

– О. Всякое, – отвечал я. – Тут у нас, в Чикаго, выдалась пара занятных дней.

Я пригляделся к ней и тоже выпучил глаза. Левая рука ее лежала в лубке, будто из-за сломанного запястья, и мне показалось, что я вижу выглядывающий из-под высокого ворота синяк.

– Эй, – сказал я. – Что случилось?

Ее щеки порозовели.

– О. Всякое. На Гавайях тоже выдалась пара занятных дней.

– Меняю свой рассказ на твой, – предложил я.

Она порозовела сильнее:

– Я… э… я подумаю.

Мы переглянулись, расхохотались и оставили все как есть.

Чикаго отреагировал на события этого Хеллоуина ожидаемо. Все это приписали самой сильной за последние пятьдесят лет грозе, уличным беспорядкам, небольшому землетрясению, крупной партии зараженного по недосмотру спорыньей хлеба и прочей сопутствующей Хеллоуину истерией. Во время затемнения, вызванного отключениями электроэнергии, какие-то достойные осуждения типы варварски погромили музей и – не иначе, в виде низкопробной шутки – перенесли скелет Сью на территорию колледжа. Кроме того, во время затемнения произошли десятки взломов, грабежей, убийств и других преступлений, однако все безумные рассказы приписали опять-таки истерии и/или отравлению спорыньей. Жизнь продолжалась.

Капитан Люччо выжила, но выздоровление потребовало длительного реабилитационного курса. В связи с этим, а также на время привыкания к новому, молодому телу ее временно освободили от командования корпусом Стражей.

Ее место занял Морган.

Недели через две он заявился ко мне в гости и сообщил эти новости.

– Дрезден, – сказал он, – я всегда возражал против зачисления тебя. Но капитан Люччо имела право игнорировать мои рекомендации. Она зачислила тебя в Стражи, и она сделала тебя региональным уполномоченным, и я ничего не могу с этим поделать. – Он перевел дух. – Но ты мне не нравишься. Я считаю, что ты опасный тип.

Он раздраженно скривил рот: