— Разумеется, — с достоинством ответил тот, — на руке у него было вытравлено «А. Р.»! Кто бы мог подумать! Показался мне таким милым человеком! И одет прилично. В разговоре, правда, проскальзывала зона, но кого теперь этим удивишь? Особенно в Лондоне!
— А о чем вы с ним говорили?
— Ни за что не догадаетесь! — с гордостью заявил Алексей Петрович. — Мы говорили о русской живописи!
— Что? — Это сообщение потрясло Балуева больше, чем все остальное.
— Представьте себе, — радовался произведенному впечатлению Алексей Петрович, — этот пресловутый Иван Иваныч интересуется «Миром искусства». Обожает Сомова и Бенуа. Даже посетовал, что многие картины вывезены из России… Вот вам и ценитель русского искусства! Что ж это творится, православные?..
После такого нокаута кусок в горло не лез. Геннадий склонил голову над порцией нетронутых блинчиков. Легкий парок не возбуждал аппетита, а только жег лицо.
Через час Балуев уже сидел в кабинете с глобусом и смаковал кофе, настоящий бразильский, с настоящим гавайским ромом, так утверждал хозяин кабинета сэр X. Он раскуривал очередную сигару, и его обтянутое пестрым жилетом пузо ни в чем не уступало глобусу.
— Я знал, что ты еще заглянешь ко мне. — Жгучечерные бакенбарды раздвинулись — сэр X улыбнулся. — И не ради приличия или почтения к моей скромной персоне, — продолжал он. — Тебя интересует твой товар. Это естественно.
«Что-то он темнит, — закралось у Геннадия подозрение, — вчера он был не столь велеречив!»
— Мои ребята хорошо поработали вчера и сегодня. — Он сделал паузу.
Балуев молчал, хотя понимал, что от него чего-то ждут.
— К сожалению, могу только огорчить, — развел руками итальянец и сделал печальное лицо. Но глаза его выдавали — в них бушевало пламя. — Увезти побрякушки из Англии он не мог?
— Слишком рискованно.
— А, скажем, продать частному лицу, не ювелиру?
— Кто же купит? Надо по крайней мере разбираться в изумрудах. И какое может быть доверие к русскому?
— А если он продал соотечественнику?
Геннадия все больше раздражала эта викторина, и он сказал:
— С тем же успехом можно задаваться вопросом: «Есть ли жизнь на Марсе?» Не думаю, чтобы убийце было выгодно так долго держать их у себя. А его хозяевам — так долго держать человека в Лондоне. Возможно, у них есть какой-то человек, который постоянно проживает здесь. Но и ему вряд ли доставляет огромное удовольствие хранить чужие драгоценности. Или он такой нерешительный? Напрашивается единственный вывод.
— Какой? — поднял свои густые черные брови сэр X.
— Мой товар — у тебя! — выпалил Геннадий.
С хозяином случился припадок смеха. Балуев же продолжал спокойно попивать кофе.
Сэр X хохотал долго и нервно. Его пузо ходило ходуном в такт маятнику старинных часов, висевших на стене. Когда из часов выскочила птичка и сообщила время, Балуев поднялся и направился к выходу.
— Мы могли бы договориться, — услышал он хриплый голос за спиной. — Твой хозяин думает, что побрякушки пропали, и пусть так думает. О нашей сделке никто не будет знать. Я дам тебе половину. Это немалые деньги.
— Кто принес побрякушки? — резко обернувшись, спросил Геннадий.
— Одна русская девчонка, — признался итальянец. — Она не может быть убийцей. Это явная подставка. Тут не найти концов.
— Когда она приходила?
— Вчера. После твоего ухода. Мои люди все проверили. Она жена дипломата. Там не подкопаешься.
Я назвал ей смехотворную сумму — она согласилась. Выдал только мизерную часть, остальное пообещал после реализации. Девчонку на днях вышвырнут из Англии. Мои люди хорошо поработали. Так что? — Бакенбарды опять поплыли. — Ты согласен на половину?
— Нет! — отрезал Балуев. — Перечислишь все в Будапешт. И впредь не советую мелочиться, если не хочешь потерять поставщика.
На этот раз хозяин не провожал его до двери, не интересовался погодой на Урале и здоровьем детей.
Расставаться с Беном ему всегда было нелегко, а в этот приезд, такой недолгий и сумбурный, тем паче.
— Когда ты, наконец, приедешь к нам в гости?
Льюис отшутился, что боится холодов и мафии, но искусство требует жертв и он непременно прилетит хоть одним глазком взглянуть на коллекцию Володи, если, конечно, они запасутся достаточным количеством водки!
Он смеялся, а в глазах стояли слезы. И Геннадию тоже было невесело.
Он никак не мог взять в толк, что произошло, потому что в последнее время страдал ошеломляющими провалами памяти.
Он боялся признаться самому себе, что с ним творится неладное. Еще хуже, если это заметят окружающие. Окружающие ничего не замечали или делали вид. Дмитрий Сергеевич сидел, как обычно, в своем кабинете. От раздумий его отвлекали телефонные звонки и редкие посетители, с трудом добивавшиеся аудиенции у «крестного отца».
Стародубцев не терпел жалобщиков и просителей. И во всем искал себе выгоду. Только от Чушки ему не надо было ничего. И собака преспокойно дрыхла в кресле.