Кровавый скипетр

– Оставь великого князя, грешник! – Макарий притянул Иоанна к себе, но боярин Головин, сторонник Шуйских, схватил митрополита за мантию, с силой толкнул его, но пальцы вовремя не разжал – и ткань священного одеяния разорвалась. Макарий, упавший навзничь, неистово начал креститься:

– Господи!

– Крестись, сколько душе угодно! И тебя приструним! – пригрозил Андрей Шуйский и широким шагом покинул палату. За ним последовали остальные. Остались лишь Макарий и государь.

Трясясь от пережитого страха, Иоанн обнимал свои колени, глядя перед собой мокрыми от слез глазами. Снова Шуйские. Снова они отшвырнули его, как беспомощного щенка, когда он, государь, начал противиться им.

«Больше такого не будет… Я великий князь… Я есть государь… Я – правитель»…

* * *

Пока шел суд над Воронцовым и определялась его судьба, Иоанн решил на некоторое время покинуть Москву. Он отправился в Троице-Сергиеву обитель на богомолье. Как раньше ездил он с матерью, теперь сам объезжал монастыри – хозяин земли Русской. Перед этим поручил Макарию спасти Федора Воронцова.

– Сбереги его, владыка. На тебя уповаю. Не дай им лишить его жизни. Близок он мне. Как и ты, – говорил митрополиту Иоанн со слезами на глазах. С улыбкой кивнув, Макарий перекрестил его, благословив в дорогу.

Вместе с Иоанном Шуйские отправили своих доверенных людей. «Чтоб ни на миг с государя глаз не спускать!»

Весело едут возки, поскрипывая. Листва деревьев, тронутая золотом осени, пестрила на холмах. Желто-красный ковер устилал жухлую траву, готовящуюся к зиме. Когда Москва осталась позади, возок, охраняемый всадниками, ехал мимо небольших селений. Крестьяне, увидевшие вереницу богатых повозок, тянущихся добротными, ухоженными конями, кланялись, падая наземь. Молча Иоанн наблюдал, как при виде его трепещет люд – с детьми бабы выбегали из домов, чтобы своими глазами узреть правителя, мужики бросали вилы, лопаты, поленья, падали на колени, крестились, что-то кричали. Кто-то бросился к возку, но сын боярский дернув крестьянину навстречу коня, резко остановился, загородив тому дорогу, и отогнал мужика плетью…

За поселком установлены колья, на которых насажены были трупы, и птицы уже облепили их, учиняя над ними свой пир. «Они еще и казнят без ведома моего!» – со злостью подумал Иоанн, двинув желваками…

Юношу тянуло к Троице-Сергиевой обители с неведомой силой, словно не княжеские хоромы, а это святое место было его настоящим домом. Когда-то его крестили в Троицком соборе, затем он часто с матерью бывал здесь. Вспомнив о ней, сердце мальчика тяжело заныло – как не хватало ему ласки, любви, заботы! Всего того, что давала ему мама. И лишь когда он слышал церковное пение, чувствовал запах ладана, слушал легкую тишину собора – князю было спокойно, хорошо…

Присев у гробницы преподобного Сергия, Иоанн начал молиться, закрыв глаза, прислонившись левой рукой к раке с мощами, а другой осенял себя крестом. Закончив молитву, он поцеловал раку, поднялся и, отойдя к стене, стал молча глядеть на иконы, скрестив на груди руки. Тяжела была его дума. Как опасался он, что Шуйские, пока Иоанна нет в Москве, казнят верного ему Федора Воронцова!

Но в Москву он не торопился. Это была не обычная поездка в монастырь. Иоанн знал, что пора приструнить Шуйских. Требовалось время, чтобы обдумать, как. Это словно почувствовали и противники Шуйских. Они ждали государя в Можайске, куда Иоанн отправился спустя несколько дней.

Когда был он на богомолье в Можайском монастыре, Иоанну шепнул старый боярин Иван Григорьевич Морозов, мол, дядья Глинские хотят встретиться с государем, да надобно так, дабы никто из людей Шуйских о том не узнал. Молодой монах встретил государя и, низко поклонившись какими-то тайными путями проводил в келью, где государь увидел своих дядьев – Юрия и Михаила Глинских.

– Здравствуй, государь наш, – поклонились они, – не гневайся, что далеко так позвали тебя. Не скакал ли кто следом за тобою?

– Нет, – ответил Иоанн. – Я бы увидел…

– Это хорошо. А то сам знаешь, что может быть, если Шуйские узнают о нашей встрече, – взволнованно говорил Михаил, – нас из Москвы князь Андрей выгнал, сказал, что, коли мы нос свой туда сунем, не сносить нам своей головы.

Иоанн молча слушал, как дядья по очереди, перебивая друг друга, жаловались на свою тяжелую долю, что обращались с ними, словно они не родственники великого князя, а последние холопы, что нет мочи сидеть в далекой деревне, что бабушка государя Анна Глинская слезно желает видеть своего внука, что сердцу ее неспокойно.

– Мы-то думали, что Дмитрий Бельский, когда займет место брата своего покойного, возьмет власть в свои руки, – с сожалением говорил Юрий, – а он и слова вымолвить не может, просто в думе сидит и молчит. Это лишь потому, что князь Андрей ему там сидеть позволяет!

– Тебя-то он как? Не притесняет ли? Не обижает? – озабоченно спросил Михаил.

– Надоел, черт, – фыркнул Иоанн, скрестив на груди руки, – была бы воля – сам бы избавился от него…

Михаил и Юрий переглянулись и кивнули друг другу.