Кровавый скипетр

– Так вот и должна быть лишь твоя воля! Ты государь! Прояви себя! – настаивал Михаил. – Сделай так, дабы никто из них не смел и слова сказать после! Ты же великий князь! Но пользуются изменники юностью твоей, безнаказанно грабят землю твою, монастыри же пустеют, как только запускают в святые владения они свои хищные лапы! Кровь проливают подданных твоих, казнят невиновных!

– Пора вооружиться мужеством и крепким словом! А там и мы тебе поможем, – добавил Юрий, глядя племяннику в глаза. Иоанн задумался, сдвинулись его брови.

– Но как мне вернуться сейчас в Москву? Я не готов…

– А ты не торопись туда. Езжай, как будешь готов, – шепнул Михаил. – Подле тебя всегда будет в поездке Иван Григорьевич Морозов, верный тебе и нам боярин! Пусть Шуйские думают, будто он их волю выполняет. А ты во всем слушай его. Он старый и мудрый. Теперь уезжай обратно. И помни, Иван, будь осторожен!

Великий князь вернулся в Москву, когда кончилась осень. В Кремль въезжал он верхом. Его конь копытами раскидывал брызгами только что выпавший снег.

Красные башни Кремля, во многих местах облупившиеся, грозно возвышались на фоне тяжелого серого неба. Иоанн, вскинув голову, с тоской поглядел на них и круживших над ними черных ворон – кажется, пока тут засели Шуйские, он все здесь возненавидел. Унылыми казались и потускневшие соборы, и слободки под стенами Кремля, и заснеженные, обезлюженные, грязные улицы.

Бояре и придворные встречали Иоанна с поклоном. Был среди них и Андрей Шуйский. Позади него стояли остальные Шуйские.

– С возвращением, великий князь, – сказал Андрей Михайлович, с улыбкой глядя на юношу. Иоанн пристально смотрел на него, ожидая поклона. Но князь не поклонился.

– Ну что, не серчали здесь без своего государя? – спросил юноша, слезая с коня.

– В надежных руках оставил ты Москву и державу свою! – уверил его с улыбкой Андрей Михайлович, сложив руки на своем округлом животе. Словно нарочно, взгляд Иоанна останавливался на всем дорогом, что было надето на князе – на драгоценных перстнях, золотой цепи, великолепных кожаных сапогах.

«Все наворовал, ирод», – думал он тут же. А Шуйский нагло улыбался ему.

– Что с Воронцовым решили? – спросил Иоанн, отдавая поводья конюху.

– По просьбе твоей оставили мы его в живых, – надменно отвечал Андрей Михайлович, – и по настоянию митрополита, защищавшего его на суде. Но отправили мы его в Кострому. Нечего ему в Москве делать!

Все замолчали, словно ждали, что ответит государь. Но юноша молчал, сверля Шуйских взглядом. Подувший ветер припорошил бояр снегом с крыш.

– Ладно. Устал я с дороги. Прошу простить. – Иоанн сам поклонился Шуйским. – Пойду в покои. И потом, отчего мне печься о Москве? В надежных руках она!

Улыбка сошла с лица Андрея Михайловича, Шуйские тут же зашептались взволнованно, почуяв неладное. Иоанн же, развернувшись, направился в терем. Все молчали. Было слышно лишь кряхтенье холопов, разгружающих телеги, да фырканье и ржание лошадей.

Тогда-то и представили Иоанну нового стряпчего[12] – мальчика Алексея Адашева. Он был ровесником государя; вошел в покои, светлый, кудрявый, светящийся, с большими посаженными далеко друг от друга глазами, в коих читалась какая-то печальная доброта. Поклонился и тут же покорно принял шубу. Иоанн, уставший с дороги, смерил его пристальным взглядом, затем отвернулся безразлично и начал расстегивать охабень[13].

– Откуда ты? – спросил деловито.

– Из дворян костромских, великий государь, – отвечал Адашев, глядя государю в глаза и принимая охабень (шубу унес спальник).

– Вот что, Лешка, – сказал Иоанн ему, садясь в кресло, – коли будешь верно служить – стану жаловать тебя!

– Не будет у тебя слуги вернее меня! – снимая с него сапоги, отвечал Алексей. – Угодно ли что-либо тебе, государь?

– Нет, все прочь. Устал, – мрачно ответил великий князь. Адашев, обув его в домашние легкие сапоги и переодев, исчез так же бесшумно, как и появился. Так случилось это знаковое, великое для всей России знакомство…

В ночь на двадцать девятое декабря Иоанн не мог уснуть. В покоях тускло горели свечи. В одной рубахе он подошел к окну. Там, снаружи, стражники, несшие караул, зябли, грелись у костров. И внезапно Иоанна обуял страх. Он знал – завтра все решится. И рисковал он не меньшим, чем своей жизнью. И жизнью многих своих подданных. От этого холодок пробежал по нутру.

– Господи, защити, – прошептал он, и дрожащий вздох вырвался из груди.

Утром в сводчатых натопленных палатах проходило заседание думы. Иоанн в черном кафтане с непокрытой головой, бледный, сел на трон и бегло оглянулся. Бояре, дородные, бородатые, в шубах и высоких шапках, сидят на лавках, смотрят на него. Иоанн, борясь с неимоверным волнением, опустил голову и до боли сжал пальцами подлокотники.