Кровавый скипетр

У ворот Кремля в окровавленном снегу лежало нагое изуродованное тело Андрея Шуйского. Бояре, вышедшие узреть могущественного правителя, молчали, с ужасом глядя на то, что осталось от великого Шуйского. Никто не смел что-либо вымолвить. Они уже боялись его – тринадцатилетнего мальчишку. Боялись, что кто-то донесет, очернит перед государем – и лежать ему так же, как и Шуйскому, без одежды, в луже собственной крови.

В окружении придворных вышел поглядеть на труп и сам Иоанн. На нем была черная лисья шуба, а на голове сверкала драгоценностями шапка, отороченная темной белкой. Равнодушно взглянул он на убитого и проговорил со вздохом:

– Что ж случилось-то? Я же велел псарям в тюрьму его вести! Эх, не поняли меня, видимо… Эх, что же это…

Бояре молчали. Было лишь слышно, как гуляет ветер среди высоких стен.

– Так будет с каждым! – внезапно разорвал тишину мальчик. – С каждым, кто попытается перечить мне! Я есть великий князь! Я ставленник Господа на земле Русской!

Иоанну отвечал лишь гул ветра да крики собравшихся на стенах и соседних крышах галок и ворон, учуявших кровь. Выдержав паузу, Иоанн добавил:

– И править теперь буду я…

С этими словами он, развернувшись, ушел. За ним следом семеня устремились пришедшие с ним придворные.

Ночью, когда Шуйских, имевших влияние при дворе, арестовывали и вершили над ними суд, малолетний сын убитого Андрея Михайловича уезжал в Белоозеро. Его спасал воспитатель – ветхий слуга Тимофей, верой и правдой служивший покойному всю жизнь. А бежать следовало, ибо не щадили даже слуг. Не забыл государь и о четырех богатырях, что избивали Телепнева и отталкивали государя от Аграфены, когда уводили они ее в монастырь. Хотели сперва повесить, но сложно было найти ту веревку, что выдержала бы их. Тогда молодцев этих четвертовали на площади, насадив после на пики их здоровенные конечности и головы.

– Ничего, Ваня, ничего, – обращался Тимофей к воспитаннику, укутывая его в теплый тулуп, – проживем с тобой как-нибудь! Главное – государева гнева избежать. А там, глядишь, минуют годы – будешь в почете при дворе, как раньше Шуйские были…

Мальчик молчал, повинуясь своему воспитателю. Тимофей запряг телегу. Начиналась метель. Лошадь храпела, мотала головой. Всюду было темно – нигде не горел свет.

– Эх, припорошит нас маленько в дорожке! Ну да ничего! Не помрем! – приговаривал Тимофей, усаживая воспитанника в сани и укрывая его овечьей шкурой.

– Ну, с Богом! Перекрестись, Ванюш! – крикнул старик. Мальчик послушно, не снимая варежки, коснулся лба, живота, затем правого и левого плеча. Перекрестился и Тимофей и, ударив лошадь плетью, крикнул:

– Но! Пошла! Пошла!

С трудом тащила лошадь тяжелые сани по глубокому снегу. А старик безжалостно погонял ее чаще и чаще. Наконец, пустилась быстро, как могла, и вскоре телега с беглецами скрылась в черной зимней ночи.

Глава 9

1546 год

Утреннюю тишину леса внезапно нарушили крики охотников и топот лошадиных ног. Всадники: молодые дворяне – окружение государя, неслись впереди опытных охотников, не поспевающих за юношами. Все они ехали по трое в ряд на резвых аргамаках.

– Давай! Давай!! – со свистом и улюлюканьем кричали всадники. Вперед вырвался на белом жеребце сам государь Иоанн. Уже держал он в руке копье, которое должно было поразить молодого пятнистого оленя, пытающегося скрыться от преследователей в лесной чаще. Он то бежал прямо, то резко бросался в сторону.

Разгоряченный Иоанн метнул копье, но олень, словно чуя смертельный удар, отскочил, и копье воткнулось в землю. И в этот момент с Иоанном поравнялся Михаил Трубецкой, державший в руке новое копье.

– Давай его сюда! Мишка! Давай! Скорее! – крикнул ему государь, протягивая руку, но, кажется, Михаил сам был очень разгорячен погоней, глаза его сверкали и не отрывались от бегущего впереди зверя.

– Я приказываю, дай копье!! – в ярости крикнул Иоанн. Но оно вылетело из рук Трубецкого и, описав в воздухе дугу, воткнулось в землю. Увидев это, Иоанн резко остановил коня, вместе с ним встали и остальные всадники. Олень скрылся в густых лесных зарослях.

Взгляд государя, устремленный на Трубецкого, был тяжел, полон злобы. Удерживая коня, Иоанн крикнул:

– Охота окончена!

Расстроенные всадники, переговариваясь меж собой, развернули лошадей.

– Как смел ты ослушаться моего приказа? – крикнул в гневе Иоанн, глядя на Трубецкого. Михаил виновато пожал плечами:

– Прости, великий князь, бес попутал меня, решил, что сам дичь завалить смогу. Но, как видишь, промахнулся…

– Ты! – злостно рявкнул государь. – Ты ослушался меня прилюдно! Как смел ты, холоп! Я должен был бросить копье! Я!

– Прости меня, великий князь, но больно ловок зверь был, не взял бы ты его. Два копья прежде ты кинул – все мимо цели. Думал, может, я не промахнусь. И я промахнулся. Так что ж теперь нам из-за дичи кручиниться? – отвечал юноша. – Коли я твой любимец, с которым ты познал все прелести юности, так ты теперь мне не простишь этого копья одного?