Кровавый скипетр

Пир продолжался до ночи. Когда государь ушел в шатер на вечернюю молитву, все начали расходиться. И тогда к Трубецкому подошел Васька Воронцов и, положив ему руку на плечо, сказал:

– Покайся, Мишка. Хоть Господь тебя простит в Царствии Небесном. От государя же нашего Иоанна Васильевича прощения не жди.

С этими словами ударил он Мишку охотничьим ножом в грудь. Захрипел Мишка, мягко осев на землю. Васька обтер широкое окровавленное лезвие об Мишкин кафтан и оставил его умирать в траве.

Еще долго, засыпая, многие слышали, как умирающий хрипит и булькает кровью. Но вскоре он затих. Ночь снова была тиха и безмятежна…

Иоанн вернулся в Москву после полутора месяцев охоты. До того он объезжал все монастырские владения в Ярославле, Ростове, после чего снова заезжал в Можайск, а после – в Александрову слободу.

Теперь страной правили Глинские. Шуйские лишились прежней силы и влияния. После казни Андрея Михайловича Федор Скопин-Шуйский меньше года пробыл в ссылке, после чего был назначен воеводой в Костроме. Ивану Михайловичу, младшему брату Андрея Шуйского, повезло больше – он после непродолжительной опалы стал новгородским наместником. Но словно забыл о былом величии – во всем подчинялся Глинским, даже не думая о крамоле. В памяти все еще была свежа картина – растерзанный собаками брат лежит в окровавленном снегу…

Юрий и Михаил Глинские правили вместе, во многом согласовываясь со своей матерью. Она принимала их в своих богатых покоях, указывая на те или иные недочеты, повелевая, кого стоит убрать, а кого – приблизить.

– Иван прибыл в Москву? – спрашивала она своих сыновей, восседая в высоком резном кресле. Дворянки, приставленные к ней, покидали покои, как только приходили сыновья.

– Да, матушка, прибыл, – отвечал почтительно Михаил.

– Хорошо, – кивнула она, пережевывая губы. Она заметно постарела к этому времени, но дожила до почтенных семидесяти лет. И, кажется, чем больше старела, тем сильнее любила власть, любила не меньше покойной дочери. Пока Елена была жива, мать не подпускали к управлению государством, но теперь мечта сей пожилой женщины сбылась…

– Воронцовы, конечно же, были подле него, – усмехнулась она. Сыновья грустно переглянулись.

– Да, матушка, с ним. Но мы не можем влиять на его окружение! Злиться будет, если начнем лезть, если запретим по Москве верхом носиться! По-своему сделает – будет дальше баб хватать да вино пить…

– Пусть веселится государь, пока молод, – кивнула Анна Глинская, – но повлиять на то, кто подле него, мы можем! Пора Воронцова гнать!

– Как кость в горле! – сквозь зубы процедил Юрий. – Сильное влияние имеет он на Ивана. Во многом слушает его великий князь. Более нас…

– Более вас? – Анна подалась вперед. – А ежели Федька Воронцов завтра шепнет нашему отроку, что вы, дескать, Иоанна отравить желаете, а сами править хотите? Что сделает наш Иоанн? Мать его, не дрогнув, своего дядьку в тюрьму отправила, голодом заморила. Неужто и он не сможет?

Жутко стало братьям Глинским, страшно.

– Думайте, как Федьку от Ивана нашего отстранить! Да и детей его в шею! – злостно прошипела старуха. – Думайте! Иначе на что вы вообще сдались? Шуйских свалили, а сами не знаете, что дальше делать!

Понурив головы, покинули братья Глинские покои матери в глубоких думах.

* * *

Отовсюду приезжали многочисленные гости на свадьбу сына Федора Адашева. Давно сварено пиво, аромат от пекущихся пирогов приманивал полуголодных крестьянских ребятишек, не рискующих приблизиться к ограде дворянского имения.

Федор Григорьевич с довольной ухмылкой расхаживал по своей горнице, уже облаченный в нарядный домашний кафтан. Все складывается как нельзя лучше. В скором времени обещан ему чин окольничего (кто бы мог подумать ранее!), сын – доверенный слуга великого князя, а значит, влияние семьи растет. И уже не раз ловил себя на корыстной мысли, что зря сосватал Алешке невесту из таких же, как он, безродных дворян, да еще и далеких от роста и государственной службы. По старой дружбе обещано было, что ж теперь! Покручивая ус, с досадой вздыхал, что можно было и получше девку найти. Слова «побогаче» нарочно не упоминал про себя.

Двор и терем наполняются гомонящими гостями, все лезут обнять, поцеловать, и Федор Григорьевич недовольно кряхтит каждый раз, мол, нечего, кафтан помнете! Вот издали послышались бубенцы – в узорном возке, устеленном цветастыми коврами, везли невесту. Сперва вышли сваты, ее родители. Федор Григорьевич с супругой поприветствовали их объятиями и троекратными поцелуями, и сват, с блеском в глазах, улыбаясь, довольно подмигивал Федору, говоря на ухо:

– Вот и породнимся ныне! А ты уж там родню-то не забывай, а?

Невеста была молоденькая, округлившаяся в нужных местах, с широкими бедрами, что было заметно и через ее парчовый саян, шитый серебром. «На жемчуг и не хватило в одежде», – злорадно подумал тут же старший Адашев.