Кровавый скипетр

– Для лучшей управы державой твоей придумали мы, государь, установить приказы, – докладывал как-то во время составления Судебника Адашев, – каждый боярин и дьяк в своем приказе станет ведать своим делом. То бишь в Челобитном приказе будут жалобы разбирать, Поместный – поместья и вотчины раздавать, Разбойный – искать воров и убийц, Посольский отвечать станет за отношения с другими странами…

Так в российской системе управления появились приказы – предшественники министерств.

А нынче по настоянию митрополита требовалось внести изменения и в дела церковные, потому решено было созвать сей большой собор.

В Успенском соборе духовные лица по старшинству сана расселись вдоль стен по лавкам, напротив них сидели именитые бояре. Троны митрополита и царя пока еще пустовали на возвышении. Собор гудел от множества низких голосов. Когда вошел Сильвестр, этот неведомый никому дотоле протопоп, а ныне имеющий власть над волей государевой, гомон, наполнявший собор, смолк, многие уже косо глядели ему вслед. Невозмутимый старец прошел вдоль сидящих и сел на край скамьи, что был возле возвышения, на котором пустовали два похожих друг на друга трона – митрополичий и государев: оба резные, высокие, из слоновой кости, с красными бархатными подушками.

– Ишь, как пристроился близко! – шепталось духовенство. – Где это видано, чтоб протопоп ближе архиепископов к трону сидел!

Когда вошли Макарий и Иоанн, все встали и поклонились властителям. Макарий, высокий, в черном облачении, с бархатным куколем на голове, с густой, аккуратно уложенной седеющей бородой, опирался на резной посох; золотой массивный крест, усыпанный каменьями, был надет на шею и сверкал на его груди. Иоанн был в золотом аксамитовом платно, с бармами, в шапке Мономаховой. Оба видом своим олицетворяли великую власть. Перед тем как они опустились на троны, государь поклонился в обе стороны, Макарий осенил присутствующих крестом, благословляя начало собора.

– Преосвященный Макарий, митрополит всея Руси, и архиепископы и епископы, и весь освященный собор, – начал Иоанн. – Попросивши у Бога помощи вместе с нами, поспособствуйте мне, порассудите и утвердите по правилам святых отцов и по прежним законам прародителей наших, чтобы всякое дело и всякие обычаи в нашем царстве творились по Божьему велению. О старых обычаях, которые после отца моего поисшатались, о преданиях и законах нарушенных, о пренебреженных заповедях Божиих о земском устройстве, о заблуждении душ наших – обо всем этом подумайте, побеседуйте и нас известите…

Далее царь заговорил о многих проблемах в духовной среде, в частности нравственных, мол, службы в церквах проходят не по уставу, духовенство погрязло в грехах, в бесчинствах и разврате. Малограмотность среди священников привела к порче текста церковных книг, иконописцы неверные образы пишут, не по греческим канонам, а некоторые мужи вопреки всем порядкам брили бороды и усы! Множество языческих суеверий и пережитков существовало в жизни христиан. Также Иоанном был затронут еще один важный вопрос – о монастырских землях, площадь которых непомерно росла, но доходы с них никоим образом не поступали в казну.

Работа предстояла нелегкая – весь устав жизни православных христиан, церковных служб, а также дисциплина духовенства нуждались в пересмотре и установлении общепринятых норм. Конечно, сборник указов, состоящий из ста глав (потому названный Стоглавом), ставший, помимо прочего, памятником литературным, должен был появиться, и у истоков его был не только царь, но и мудрейший Макарий, так много совершивший во времена своего владычества для русской культуры и истории! И в то мгновение он властно озирал присутствующих на соборе, одной рукой держа посох, а другой вцепившись в резной подлокотник трона. И сидящие на лавках видят – не Иоанн главная сила здесь, хотя с его слов начался собор. Истинный хозяин и властитель сего происходящего – митрополит Макарий!

Ярый сторонник нестяжателей[24] Сильвестр пытался также многое изменить в рамках собора – по его инициативе Иоанн высказался против безмерного и бесконтрольного роста церковных земель. С чем угодно могли согласиться священнослужители – с необходимостью переписывать святые книги, заново учиться писать иконы («по-гречески»), укрепить церковную дисциплину, привести к единообразию церковный суд и службы, но отказаться от своих вотчин – ни за что! Вот тут спорили долго и жарко, и снова, теперь уже в стенах Успенского храма, пробудилась давняя пря между нестяжателями и иосифлянами, длившаяся уже полвека. Когда и чье слово стало решающим в «Приговоре вотчин» – вопрос для нас неизвестный, но исход нам ясен. Урезания монастырских земель не допустили, но теперь государство и лично царь полностью контролировали их рост.