Кровавый след

Вики вернула на место очки и вцепилась в сиденье: машина на двух колесах свернула за угол.

– Карл Бин был стрелком в олимпийской сборной, а раньше воевал в Корее в морской пехоте.

– Этот травоядный?

– Может, он и травоядный, – огрызнулась Вики, – но его племянник…

– Был обвинен в мошенничестве в восемьдесят шестом, хранении краденого в восемьдесят восьмом и соучастии в убийстве девять месяцев тому назад, – вмешался Барри. – Обвинен ни разу не был. Все три раза выкрутился из-за каких-то формальностей. Я сегодня проверил его досье.

– Так что за чрезвычайная ситуация? – прорычал Колин, ощерив зубы.

– Питер пропал.

Трава и сорняки хлестали его по ногам, деревья мелькали мимо размытыми фантастическими тенями – он едва успевал их заметить, прежде чем они исчезали. Изгородь вообще не стала для него препятствием: Генри перепрыгнул через проволочную сетку, приземлился и продолжал бежать.

Он всегда знал, что вервольфы способны рвануть с невероятной скоростью, но до этой ночи не знал, насколько быстро они могут бегать. Не пытаясь от него ускользнуть, Туча мчалась к своему близнецу: она не очень далеко оторвалась от Генри, но достаточно, чтобы он боялся, что никогда не сможет ее догнать. Посеребренная лунным светом волчица оставалась недосягаемой, и Фицрой променял бы сейчас свою бессмертную жизнь на способность менять облик, которую предания приписывали ему подобным. При прочих равных условиях четыре конечности быстрее и надежнее двух.

Следовательно, «прочие равные условия» не могли быть равными.

Он уже много лет не бегал так быстро. Напрягая все силы, он старался догнать Тучу. В этой гонке он должен победить, потому что, если нельзя спасти одного близнеца, второго обязательно надо спасти.

Разбрызгивая широким веером грязь и гравий, не снижая скорости, Селуччи одолел поворот в конце подъездной дороги. Подвеска провалилась, когда машина въехала в огромную выбоину и выехала из нее, поддон двигателя протестующе взвизгнул, царапнув по камню. Непрерывное пулеметное стаккато камешков, которые швыряло в ходовую часть автомобиля, заглушало любые разговоры.

Стюарт без передышки издавал глубокое горловое рычание; на этом фоне Селуччи мысленно слышал свой голос: «Ты готова быть судьей и присяжными… А кто будет палачом? Или эту роль ты тоже возьмешь на себя?»

Он очень боялся, что вот-вот получит ответы на свои вопросы, и молился, чтобы Вики опоздала принять участие в деле.

К тому времени, как Туча добралась до открытой двери сарая, Генри буквально наступал ей на хвост. Еще шаг-другой – и он смог бы остановить ее, но не успел.

Туча уловила запах своего близнеца и с рычанием прыгнула вперед. Когда ее лапы оторвались от утоптанной земли, Генри с ужасом увидел, куда она приземлится.

Увидел фальшивый пол. Увидел стальные челюсти капкана под ним.

Собрав остаток сил, он кинулся на нее в отчаянном скользящем броске. Уже схватив Тучу, он понял, что не сможет ее удержать, поэтому извернулся и прикрыл вырывающегося вервольфа своим телом.

Они упали на пол и покатились.

Два капкана захлопнулись: один захватил несколько серебристо-белых волосков, другой вовсе остался без добычи.

Лежа на полу, Генри увидел калейдоскоп образов: красновато-коричневого волка, распростертого на столе, стоящего над ним смертного, от шеи до колен прикрытого холщовым фартуком, тонкий нож, тускло поблескивающий в свете лампы… К тому времени, как он поднялся на корточки, одной рукой все еще сжимая тяжело дышащую Тучу, он все понял, и его захлестнул гнев, красный и горячий.

Затем Туча вырвалась и атаковала.

Второй раз за эту ночь Марк Уильямс посмотрел в лицо смерти; только он знал, что на этот раз смерть не остановится. Он с криком опрокинулся спиной на стол, чувствуя горячее дыхание на своем горле. Один клык цвета слоновой кости коснулся его… А затем все внезапно прекратилось.

Чувство самосохранения взяло верх, и он, не раздумывая, схватился за дробовик.

Генри боролся с Тучей, боролся с собственной жаждой крови.

«Она семнадцатилетняя девушка, почти ребенок. Ей нельзя позволить убивать».

Вервольфы теперь жили бок о бок с людьми, разделяя человеческие ценности. Какой смысл одолеть врага сейчас, если Туча до конца своей жизни будет иметь на душе такое пятно? Она рвалась из его хватки, а Генри твердил единственные слова, которые, как он знал, могли на нее повлиять:

– Он еще жив, Туча. Шторм еще жив.

Наконец, она утихла, заскулила, повернулась к столу и задрала морду, чтобы уловить запах брата. Второй ее скулеж перешел в вой.

Теперь, когда ее внимание было сосредоточено на Шторме, а не на жажде убийства, Генри встал.

– Не двигайся с места, – приказал он.

Туча упала на пол, дрожа от желания добраться до своего близнеца, но не в силах ослушаться. Когда Генри поднял голову, ему в лицо смотрели два ствола дробовика.

– Значит, он еще жив, вот как? – И дробовик, и смех дрожали. – Я не чувствовал сердцебиения. Ты уверен?

Генри слышал, как медленно, с трудом, бьется сердце Шторма, чувствовал, как кровь изо всех сил пытается течь по венам, скованным ядом. Фицрой позволил пробудиться собственной жажде крови.