Крови и зрелищ!

– Я познакомлю тебя с Молли, – сказал он, переложив одну руку с руля старенького «Остина» на плечо Фрайни. – Она займется твоей подготовкой, Ферн. Выступающие в цирке, знаешь, Фрайни, не любят таких, как я. Ты уже слышала об этом от мистера Джонса.

– Что это значит?

Гримаса на его лице могла быть свидетельством как смеха, так и боли.

– Такой, как я, значит, наполовину цыган, наполовину – не цыган, или джорджио, так цыгане называют людей других национальностей. Мою мать соблазнил джорджио, когда ей было шестнадцать, и ее родственники от нее отказались. К счастью, этот мужчина впоследствии на ней женился, но она вынуждена была перестать кочевать и теперь живет в Прахране. Я не видел ее с тех пор, как мне исполнилось двенадцать и я сбежал с цирком Фаррела. Мужчина этот говорил, что у меня это в крови, так же как и у нее, и называл меня цыганом. А цыгане не принимали меня, потому что я был сыном Марии, которая оставила кочевой образ жизни и предала своих людей. Так что я серединка на половинку, ни рыба ни мясо. Я не был рожден в соломе, а усидеть на одном месте не могу. Я такой же путешественник, как они. Но, как и мой отец, я – человек дела. Поэтому я могу заработать на достойную жизнь благодаря моей карусели. К тому же это необременительно. В проклятия, например, я верю только наполовину. Если б я действительно в них верил, я бы пошел к Маме Розе, чтобы она их сняла. А если б вовсе не верил, то мог бы забыть о них. Но я где-то посредине.

Он пожал плечами, а Фрайни погладила лежащую на ее плече руку.

– Именно поэтому я приехал сюда и забрал вас, леди. Не думаю, что Мама Роза узнала ваше имя и описание у духов. Однако я знаю, что она сообразительная старая сплетница и держит палец на пульсе цирка. А еще есть вещи, которые Мама Роза откуда-то знает, хотя узнать ей их было неоткуда. Поэтому я приехал, взял тебя, и вот теперь…

– Теперь? – Фрайни стянула шарф с головы прямо на глаза.

– Теперь ты сможешь выяснить, что происходит, а мне какое-то время не нужно будет задумываться о своем будущем. Я не хочу бросать Фаррела, но мне нужно зарабатывать на жизнь. Если это турне не даст выручки, я отправлюсь сам по себе. Карусели пользуются популярностью, но мне нравится Фаррел, и я не хочу бросать друзей. Теперь все ясно?

– Да.

– И еще. Уж раз ты в цирке, тебе нельзя быть с нами: с Дорен, Самсоном и со мной. Так и так Дорен сегодня выходная – отправилась навестить маму в Тумбарумба. Просила тебе передать до свидания. Надеюсь, она опять не попыталась взять Джо с собой в автобус. Слушай меня: те, кто работает в цирке, не любят связываться с теми, кто выступает в балагане. Тебе придется подстроиться под циркачей, стать одной из них, если ты хочешь что-то выяснить. А для них балаганщики что отбросы общества – они для них ничего не значат. Понимаешь?

– Да. Понимаю.

Он остановил грузовик на подъезде к лагерю.

– Это совсем не то, чего бы я хотел, Ферн, – сказал он, глядя не на нее, а через пыльное лобовое стекло. – Не то, что я бы выбрал, Ферн.

– И не то, что я бы выбрала.

Фрайни пробежала изучающей рукой вниз по его темному профилю, линии рта, твердому подбородку до ямочки у основания шеи, и он содрогнулся под ее изогнувшимися пальцами.

– Сегодня вечером, – произнесла она, приблизив губы к его уху. – Сегодня вечером я скажу роскоши – прощай. Придешь разделить этот вечер со мной?

Задумчивое лицо склонилось, гладкая щека слегка подалась к поглаживающей ее ладони.

– Сегодня вечером, – отозвался Алан Ли.

В конюшнях кипела работа. Участники выступления чистили лошадей, скоблили копыта, заплетали в косы гривы и хвосты. Жаркое солнце распалило запахи навоза, пота и сена. Алан Ли провел Фрайни через стойла и представил ее маленькой женщине, наносившей серу и жир на спину пони. Молли Яндер оказалась ниже, приземистее и проще, чем ее изображение на постерах. На ней были брюки наездника и рабочая рубашка, а светлые волосы убраны под высокую рыбацкую шляпу. Алан Ли представил ей Фрайни.

– Как, Ферн? Хорошо, – она посмотрела на Алана Ли. – Можешь оставить ее со мной, Ли.

– Удачи, Ферн, – проговорил Алан Ли и, не сказав больше ни слова, ушел. Молли говорила хриплым голосом, глаза ее покраснели, но движения были быстрыми и четкими, а взгляд острый, как скальпель. Она осмотрела Фрайни и провела жесткой рукой по ее телу.

– Мышцы есть, но руки изнеженные. Ты какое-то время не занималась никакими трюками, правда? Где ты была?

– Танцевала, – ответила Фрайни с вибрирующим австралийским акцентом. – Я танцевала.

– В одном из этих танцзалов, как я понимаю. Шиллинг за танец? Здесь жизнь у тебя будет потруднее. На Белл каждый может сделать стойку. Белл – моя умница! – Белл, услышав свое имя, ткнулась носом в руку мисс Янгер и получила морковку. – Она нерушима, как скала, и послушна, как золото. Не все такие хорошие. Возьмем-ка мы Мисси и посмотрим, что ты умеешь делать. Не люблю заменять наездниц в кордебалете, – добавила она, отстегивая лошадь серой масти, – но эта сучка Элисон сломала ногу всерьез и надолго, и мне не хватает девушки для выезда на лошадях.