Весь следующий день Мирайя сидел около спящего Кейси и уже начинал клевать носом, когда дверь отворилась и вошёл Рэй, впуская с собой солнечный свет и свежий воздух.
– Не просыпался?
Мирайя покачал головой.
В этот момент Кейси вздрогнул, низко застонал. Мирайя коснулся его лба. Мальчик горел изнутри, и остудить этот жар было невозможно. Прямо сейчас его кости деформируются, чтобы освободить место для чудовища, притаившегося в их глубине. Рвутся кровеносные сосуды, выворачиваются суставы… Память милосердна: потом Кейси не сможет вспомнить, насколько ужасающей была эта мука, забудет, как это – когда твоё тело словно превратилось в пыточный инструмент для себя самого.
– Представить не могу, – прошептал Рэй, косясь на мечущегося в бреду младшего, – насколько сильным должен быть Амок, если одного раза недостаточно, чтобы вместить его полностью.
– Это будет чудовищный Зверь, – произнёс Мирайя, и странная гордость, скользнувшая в голосе в этот момент, удивила его самого.
– Хоть бы только он сумел с ним справиться, – сказал Рэй.
– Сумеет.
Мирайя слегка нахмурился, перебирая слипшиеся от пота чёрные волосы мальчика. Каким было его собственное обращение? Он помнил только, что это было долго. Боль, длившаяся вечность, чужая тяжёлая куртка на плечах, и Джек, единственный и тогда, и сейчас, кто мог успокоить тварь, терзавшую его деформированную, изъеденную болезнью плоть.
Сны ярко вспыхивали и медленно гасли, как фейерверки.
Вот папа улыбается и подбрасывает его, пятилетнего, высоко-высоко, а потом ловит, и он смеётся, и мама смеётся.
Вот высшие охотники маршируют на параде, колонна всё вьётся и вьётся, никак не кончается, и у всех солдат одинаковые лица, словно армия клонов вышагивает по городу.
Вот Мариука плачет, сжавшись в комок на диване. Плачет и плачет, и кровь стекает по рукавам её пёстрого платья.
Осколки лобового стекла медленно разлетались в воздухе, Кейси смотрел на маленького черноволосого мальчика, врезающегося головой в приборную доску, а потом его пронзала дикая боль. Джек стоял над ним, сжимая окровавленный кнут в руке.
«Умрёшь, когда я разрешу!», – проревел Джек и замахнулся.
Кнут превратился в ядовитую змею и ужалил Кейси в голову.
Кейси открыл глаза. На его груди сидела тяжёлая, как камень, Белая тварь и смотрела своими глазами-колодцами. Кейси отвернул голову от неё и зажмурился. Тьма надвинулась на него.
Просыпался он тяжело, словно выныривал из глубокого омута. Ему казалось, он провёл в беспамятстве долгие-долгие годы. Тело не слушалось его. Боли не было, Кейси не чувствовал ничего, кроме бесконечной слабости. Не было сил даже на разговоры. Большую часть времени он спал. Снился ему чёрно-красный человек.
Когда он сумел, наконец, сесть в постели, опираясь спиной на подушки, Мирайя беззвучно заплакал, закрыв ладонью глаза. Состайники стояли около его койки и молчали, лица у них были странные, словно они сгрудились вокруг гроба.
– Что случилось? – спросил Лутая Кейси.
Подмастерье покачал головой:
– Ничего.
«Не спрашивай», – прошептала ему его старая привычка.
Просто прими это так же безропотно, как смирился когда-то с умственной отсталостью, жизнью в нищете, так же покорно, как принял утрату семьи и собственную смертельную болезнь. Задавать вопросы бессмысленно, сопротивляться бесполезно.
Но он не мог не спрашивать. Пока он спал, что-то изменилось в нём; Кейси не мог сказать, по какой причине, не мог сказать, какие именно, но перемены наступили, и он стал другим. Не тем парнем, что пришёл в себя в грязном заплёванном тупике Нового Блая, и даже не тем, что мчался по раскалённым крышам старого города, преследуя с собратом тощего рыжего кота.
Он успокоился на время и уснул, но в сердце горячим угольком теплилась уверенность, что он заставит состайников рассказать о том, что с ним произошло.
Глава XXVII. Друзья
Несколько дней, проведённые в четырёх стенах, показались Кейси вечностью. Состайники приносили ему поесть, помогали добраться до туалета, развлекали разговорами, как могли, но у каждого из них были свои дела. Кейси читал, смотрел в окно на видимый клочок двора, кусок плетня и деревья вдали. Ещё он спал. Он покинул комнату сразу же, как только окреп достаточно, чтобы самостоятельно стоять на ногах, и к тому времени ему уже казалось, что он выспался на всю оставшуюся жизнь.
Выбравшись за порог, Кейси уселся на бревно и с наслаждением зажмурился, подставляя лицо бледному солнцу. Насекомых больше не было слышно, лишь птицы пели в лесу, что уже почти полностью оделся в жёлтый наряд. С неожиданной для него самого печалью Кейси понял, что лето уже ушло и вернётся ещё очень нескоро. Небо было безоблачным и ясным, и Кейси совсем не мёрз в одолженной Рэем плотной рубашке, но почему-то именно теперь дыхание осени ощущалось особенно чётко.