Круглый год. Детская жизнь по календарю

Мечты у людей разные. Но если собрать все эти мечты вместе, то получится та самая огромная-преогромная и самая светлая на земле мечта, к которой хотят приблизиться в новом году и твоя мама, и твой отец, и твой старший брат, и все люди в нашей стране. И имя этой мечты – Коммунизм[457].

Концепты «мечта» и «творчество», получившие в период хрущевской семилетки социально-политические коннотации, сыграли очень важную роль не в построении коммунизма, который так и не был построен, а в обновлении детской литературы 1960‑х годов. Во-первых, коммунистический дискурс способствовал реабилитации жанра сказки (от мечты до сказки рукой подать), прежде обвиненного в «безыдейности» и отодвинутого на задворки советской детской литературы. Реабилитация сказки открыла дорогу в печать новым авторам: Сергею Козлову, Геннадию Цыферову, Эмме Мошковской. Она же способствовала переводам зарубежных сказок и сказочных повестей на русский язык (от «Винни-Пуха» Алана Милна и «Малыша и Карлсона, который живет на крыше» Астрид Линдгрен до других сказочных бестселлеров). Во-вторых, ставшие вновь актуальными слова Герберта Уэллса о Ленине как о «кремлевском мечтателе», сказанные в далеком 1920 году, реабилитировали в подростковой литературе образы романтиков и мечтателей, пусть и в пионерском галстуке, как у Владислава Крапивина, или «в пыльных шлемах», как у Булата Окуджавы.

Переиздание книги Кассиля «Про жизнь совсем хорошую» после XXII съезда, на котором из уст руководителя страны прозвучало многообещающее утверждение: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!», потребовало от детских писателей еще большей конкретики. Не решаясь назвать сроки наступления коммунизма, Кассиль твердо заверил юных читателей в другом: «День 17 октября 1961 года всегда будет отмечаться в календарях и упоминаться в учебниках истории: в тот день открылся XXII съезд, который созвали коммунисты Советского Союза»[458], – и, как всегда, ошибся в календарных прогнозах (после снятия Хрущева с поста руководителя КПСС в 1964 году упоминание о мировом значении XXII съезда исчезло со страниц советских календарей). Зато рассказы Кассиля про то, что коммунизм – это мечта и творчество, ценности не потеряли. Издатели календарей для детей и школьников прямиком отсылали читателей к книге Кассиля «Про жизнь совсем хорошую», рекомендуя там искать ответы на вопросы про наступление коммунистического завтра[459].

Приближение светлого будущего писатели видели не только в экономических успехах, но и в моральных достоинствах человека коммунистического общества. Об этом же говорилось на XXII съезде партии, где был принят моральный кодекс строителя коммунизма. Кассиль, выступая переводчиком «с партийного на детский», объяснял:

В новой программе партии, которую мы теперь все держим перед собой, как моряки – карту перед дальним плаванием, указаны те душевные качества, те правила поведения, которым должен быть твердо верен каждый строитель коммунизма[460].

Это открывало безграничное поле деятельности по созданию литературы с «острыми», как тогда говорили, моральными вопросами. Разворот в область морали подпитывался прагматикой – если коммунизм сегодня-завтра не наступит, то всегда можно сказать, что подкачали сами советские люди (плохо воспитанные, малокультурные и склонные к буржуазному вещизму). Наигрывая на «дудочке» морального кодекса, публицисты, подобно крысолову из Гамельна, уводили юных читателей в область обсуждения проблем морали, где якобы кроются истинные причины социальных неустройств. Идеологическое долженствование в эпоху культа личности сменилось нравственным выбором в эпоху застоя, и, что характерно, такой выбор тоже считался обязательным[461].

«Круглый год» в альманахе и в поэзии