Круглый год. Детская жизнь по календарю

Обильно используя авторитетные цитаты, издатели календарей для школьников с осторожностью относились к народным пословицам. Поначалу (в календарях 1956–1958 годов) печаталось много пословиц, в том числе разных народов[483]. Затем зарубежные пословицы были убраны из календаря и остались только русские, но и они сошли на нет. Живое народное слово не должно было конкурировать с высказываниями обитателей советского политического Олимпа. Были опасения и другого рода: иносказательный язык пословиц допускал разнообразные толкования и скрытые смыслы, в отличие от однозначности авторитетной цитаты[484].

Календари школьника 1960–1970‑х годов отразили тот процесс «нормализации, стандартизации и цитируемости форм авторитетного языка», который был характерен для публичной языковой культуры брежневской эпохи[485]. На первом месте стояла узнаваемость слова, закрепленного за авторитетным именем, а не смысл или оригинальность. Повтор – один из маркеров авторитетного слова, позволяющий не только усилить его давление, но и приглушить конкретный смысл высказывания, подчеркивая значение имени, а не факта. Отсюда склонность к тавтологическим высказываниям, которые могли бы служить примером невнятности мысли или недостатка стиля, если бы не выступали в роли авторитетных слов. Так, «украшением» школьных календарей многие годы служила цитата из Горького: «Пионеры – это люди, которые создают и вносят в жизнь новое, полезное, и люди, которые расширяют новое, полезное» («Календарь школьника» на 1962 год от 20 января). По тавтологичности с ней могла бы сравниться цитата, подкрепленная именем М. И. Калинина[486] («Если говорить о красоте жизни, так именно беззаветная борьба за Родину есть высшее проявление прекрасной жизни» – «Календарь школьника» на 1967 год) или именем Ф. Э. Дзержинского («Вера в свои силы и желание жить для других – это огромная сила», в том же издании). Апофеозом тавтологии в 1970‑х годах стал лозунг «Экономика должна быть экономной», связанный с эпохой Брежнева.

Тавтология, лишавшая высказывание конкретного смысла, делала авторитетное слово уместным в любом контексте, лишь бы значимым было имя, его замыкавшее. Неудивительно, что одни и те же изречения десятилетиями перепечатывались в календарях несмотря на перемены в общественно-политической жизни страны[487].

Роль авторитетного текста выполняли в календаре страницы, посвященные политическим и историческим личностям (с портретами и цитатами). Они занимали не меньше трети ежегодного объема «Календаря школьника». Жизнь каждого персонажа календаря, независимо от исторического периода (от Спартака до Брежнева), трактовалась как пример народного служения. Это относилось не только к революционерам и членам советского правительства, но и к ученым, писателям, музыкантам (от Галилея, Бомарше, Лобачевского и Чайковского до Кюри и Курчатова). Такая установка, нивелировавшая специфику исторических эпох, стран и биографий, имела положительную сторону: она позволяла вывести на страницы календарей не только русских гениев, но и представителей зарубежной науки и искусства. В клишированных текстах, им посвященных, сообщалось, что научные открытия, пьесы, стихи и оперы создавались исключительно во имя простого народа, и лица вдохновенных, целеустремленных и преданных общему делу личностей служили тому подтверждением. Рисунки с портретов и фотографий позволяли редактировать внешность в соответствии с установками календаря. Графическая редактура касалась не только портретов исторических деятелей, но и портретов современников (неприкосновенными оставались лишь изображения членов Политбюро: во всех календарях они были совершенно одинаковыми).

Брежнев среди пионеров в «Артеке». Фотография 1979 года в «Календаре школьника»