Круговерти

Метрах в ста от них качнулась мачтовая соснища, словно бы выпрямилась, и стала медленно валиться, обрушиваясь с пушечным грохотом. Тайга отозвалась гулко ухающим вздохом. В том месте, где возвышалась великанша, в проеме вскружилась белая пыль с блестками инея. Постепенно высинилась густота неба.

— Работенки подбавилось, хватайте ее, пока не убежала! — крикнул Михаил. — Не стесняйтесь, бабы!

Повеселевшие женщины обступили поверженное дерево, чтобы освободить его от острюг и пышного игольчатого лапника.

Дышалось Михаилу легко, и сила играла в его плечах…

Вечером почтарь принес письмо от Платоновны.

«Детка моя, — писала старушка, — не хотела я тебе говорить, думала: пусть Мишенька от брата узнает, меж родных и беда легче. Но сегодня видела твоего Ваню, спросила, написал ли тебе про Наташку, а он мне: «То их дело, а я влезать не хочу. У меня своих забот полно». Как же так, думаю, Миша ничего не знает, а у них же дите общее…

Мишенька, Наташа-то от нас съехала, она теперь в Алуште живет, курортничает. Встретился ей вдовец пожилой, у него жена померла. Плохого о нем не скажу — тихий, уважительный, в райсобесе начальником был, помог моему Ивану Никитовичу пенсию оформить. Наташка сперва смеялась: молью побитый, а потом будто умом тронулась. Любовь не любовь, я-то уж разбираюсь, а что-то такое есть. И укатила с ним, вроде подальше от сплетен и разговоров. Такие-то дела…»

Михаил смял конверт. «Так, значит… Какая же стерва Наташка! До весны осталось подождать. Что она: умом трахнулась? Только вот Илюшка… с кем он рыбу ловить теперь будет? Не с этим же… молью побитым…»

10

В кладовке, находившейся в углу мастерской, собрались покурить. Посапывая, ремонтники ютились у чадного керогаза. На пламени в прокопченной кружке вот-вот закипит заварка.

Отряхивая снег, забрел кузнец — курносый, пахнущий морозом сибиряк. Размял плечи, попросил у Аникея табачку.

Механик, большой охотник до чая, то и дело заглядывал в кружку, как утка в корыто, и без надобности поправлял ее. Потом спросил кузнеца:

— Сделал скобы аль нет?

— Успею… Коксу жменька осталась всего, мало, — и отмахнулся, добиваясь своего. — Ты вот дай работничка золотого, а хоть и посеребренного. Без сподручного пуп трещит.

Никто не вникал в справедливость сказанных им слов, помалкивали. Механик снял кружку, сцедил черную, как нефть, жидкость в стеклянную банку, отозвался равнодушно:

— Бери сподручным Аникея. Пусть жир сгонит лишний. Заленился под боком у комендантши, она ему там втихаря картошечку жарит… — И повернулся к Аникею: — Иди помахай кувалдой, эй!

— Э-ге! — запротестовал Аникей, кивнув на бензомоторную пилу, валявшуюся в углу, — Я сёдня дровишки, по плану которые, еще не пилил. Дуська мне голову намылит…

В дверях появился Михаил.

— Заходь, гражданин! — повеселел кузнец. — Ну как, Михаил, по дому не скучаешь?

— Прямо как у следователя на допросе. — Михаил усмехнулся, потер ладони, отогревая, подошел к окну, затянутому морозным инеем. — Я пришел, мужики, насчет трактора!

— Лебедку заменили, готова колымага. А хозяина медведи уволокли. Жди, если хочешь.

— Ждать некогда, — вздохнул Михаил и притих.

В дверь заглянула Роза, спросила, кто тут топоры точит.

Механик почесал затылок.

— А тебя, кисонька, кто сюда послал?

— Сама.

— Ну вот сама и точи. На участке у вас есть вагон-мастерская…

Роза застеснялась. Увидев Михаила, подступила к нему:

— А вы не поточите?

Михаил кивнул и услышал за спиной прошелестевший шепоток, сдерживаемый смех. Механик бросил слесарю:

— Она за Мишкой давно-о стремает. Повод нашла — топорик поточить…

В полутемном пространстве мастерской заработало точило. Станок дребезжал, густые искры летели на Михаила. Отдал Розе блеснувший лезвием топор, и девушка вышла вслед за ним.

На склонах гор шумела тайга. Было странно видеть усталость поломанных деревьев, смотреть сквозь их костлявые ветви, как нежно сочится небесная синь. Машины с прицепами выносились из-за крутых поворотов и с ревом бросались вниз. Михаил оттеснил Розу под кедр. Стояли чуть не по пояс в сугробе и ждали, когда проедут лесовозы.

— Дуреха! — сказал Михаил, когда стих машинный гул. — Ну и долго так будешь? Пора умом запастись, скажу. И не ходи больше… как тень шатаешься. Все видят, себе же плохо делаешь.

— Не знаю, — тихо сказала Роза и улыбнулась, несмело кольнув бригадира темными глазами.

— А кто знает? — усмехнулся Михаил.

— Какие-то эти шофера… — сказала еще тише Роза, отводя взгляд в сторону. — С ними не поговоришь откровенно, ласки не дождешься. А ты, Миша…

— Что я? Договаривай.

— Не знаю… Мне кажется, ты не смог бы обидеть женщину.

Михаил лихо сбил на затылок шапку.

— Говоришь, я не такой? Могу быть всяким… Ишь, красивая на морозе!

Он обнял Розу и поцеловал в щеку. Но она тут же отшатнулась и выбежала на дорогу.

— Да куда же ты? Вот пугливая, пошутил я…

Михаил весело побежал за ней. Но когда догнал и увидел заплаканное лицо, как-то враз остыл. Роза успокоилась и сбивчиво заговорила: