Круговерти

— Помню… была еще молоденькой совсем, а уже чувствовала в себе что-то такое, что объяснить не могу. Думала, встречу человека… такого, как ты… — Она вздохнула, сделав над собой усилие, чтобы договорить: — Я бы для этого человека ничего бы, кажется, не пожалела. Все бы отдала, все-все… Но не встретила, сколько живу… Если нет души, взаимности, то и любви откуда взяться. На базаре ведь не купишь. Правда, Миша?

Тот снова усмехнулся и неожиданно для себя предложил:

— Заходи сегодня к Аникею. Чайку попьем с моими земляками, поговорим. Придешь?

— Ты же сказал… — ответила Роза.

Поневоле подумал о ней с уважением. Молодая, опыту нет, но ведь старается. Приходится ему мудрить: часть своих же нарядов не на себя записывает, а на Розу, и никто об этом пока не знает. Да и кому до этого дело? Руки, бедная, все поискалечила, не в одном месте, так в другом перебинтовано, а из бригады уходить не хочет. Ей бы с детьми нежиться, ласкать малышей, а не сучья крошить топором… Упрямая, хоть кол на голове теши!..

— Слушай! — вспомнил Михаил. — Ты же на парфюмерке раньше работала! Помнишь, рассказывала?

— Да, на фабрике, после вечерней школы… — запинаясь, подтвердила Роза.

— Знаешь, хочу посоветоваться с начальником. Борщов согласится перевести тебя в библиотеку или садик, где полегче. Пойдешь?

— Как? — чуть не задохнулась девушка. — Стало быть, я… не нужна вам, выходит?

Михаил встряхнул Розу за худенькие плечи, рассердился.

— Ну и наивная же ты! Я ведь помочь хочу, чтобы не мучилась. А ты уже плакать…

— Никуда не пойду… от девчонок… И тебя привыкла видеть в бригаде. Люблю, когда ты командуешь нами.

Михаил рассмеялся. Ну и позабавила!

— Бабами командовать уж такое удовольствие! — Роясь в карманах, Михаил с сожалением промолвил: — Вот письмо получил, ищу, не знаю, куда делось. От Тимофеича, своего мастера. Зовет на ТЭЦ. Все равно я долго здесь не задержусь… Там-то хоть в почете был.

— И у нас ты в почете.

— К котлам тянет, к железу. А что лес? Я сам в лесах вологодских родился… А ты о себе подумай, Розка. Подыщи работенку. Напрасно, мне кажется, сбежала с парфюмерии.

Девушка поежилась от холода и покачала головой, не соглашаясь.

— Хотелось побывать в далеких местах, людей повидать. Мечта сбылась…

— Я жене и брату, — перебил Михаил, — натрепался: поеду, мол, за длинным рублем. А потянуло, сказать по-честному, на тайгу уральскую поглядеть. Как и тебе. Соблазнил один, много кой-чего наболтал о Нижнем Тагиле. Все заводы хвалил. Я и развесил уши.

— И поверили жена и брат, что за рублем поехал?

— А почему бы и нет? Да я и думать не хочу о жене, раз с другим связалась… Признаться по правде, от души любуюсь здешней зимой. На рудники пешочком ходил. На птиц нет-нет да и гляну, смотрю, куда летят. Да вот впрягли меня в бригадиры, не до романтики. Сама знаешь, как достается мне. Борщов план требует…

С какой нежностью и восхищением смотрела Роза на бригадира, стараясь не пропустить ни одного его слова! Не хитрит, не изворачивается — весь на виду. Никогда и никто с ней так искренне не говорил, не жалел. От комендантши Дуси кое-что узнала о его прошлом, о Наталье, погнавшейся за другим… И Михаил для нее, она это чувствовала, оказывался самым близким, самым дорогим человеком. Одно лишь угнетало, что не такая она заметная и веселая, как ее подружки Аксинья и Глаша. Нет фигуры видной, жалостливая и робкая. На таких не очень-то обращают внимание…

11

Была ночь, усеянная блестками звезд, похожими на леденцы.

Снег белел шапками на заборах и сараях, на крышах деревянных темных изб и на новых дощатых, построенных недавно для семей вербованных. Из печных труб в вышину тянулись столбами пышные дымы, и казалось, на них держится необъятная бездна вселенной…

Застудились на морозе, и Михаил напросился в гости.

В комнатке, куда привела его Роза, было тесно, но уютно и тепло. Она зажгла керосиновую лампу и, улыбаясь, оглянулась на гостя. Постирушки висят, сохнут на веревке… И пока он осматривал простенькую обстановку комнаты, хозяйка успела принести полную вазу свежемороженой брусники.

Михаил попробовал и поморщился.

— Кислая… а вкусная. Если бы еще с сахарком!

— Сама собирала на болоте.

— Спасибо за угощенье. А водички не дашь напиться?

— Чаю, может?

Не отказался, снял фуфайку. Роза показала, куда повесить.

Но странно: не о чем было говорить. Голос девушки от волнения срывался, и это волнение передалось ему, притихшему за столом.

Наливая в кружки кипяток, Роза вдруг увидела на щеке гостя, шевелившего насупленными бровями, синяк.

— А это… откуда? — испуганно спросила, придвинувшись поближе. — Ой, мамочки… как же это так?

— Ерунда, — отмахнулся он равнодушно, выпрямляясь за столом. Перевел дыхание и сказал: — Ты сядь… не суетись. Хочу на тебя поглядеть.

Она послушно села рядом, стала допытываться, откуда синяк.

— Калымщик тюменский, тот самый рыжий, — признался Михаил. — Никак не хотел гнать трактор с дровами для вас. Глашка с Аксиньей обозвали его, он и обиделся. Ну, мы и схлестнулись. Дело мужское… Ну давай попьем чайку, и побегу!