Крушение Германской империи. Воспоминания первого канцлера Веймарской республики о распаде великой державы, 1914–1922 гг.

Он тотчас же подхватил это и сказал: «Пожалуйста, я могу только гипотетически сказать следующее: если бы, например, Германия и Англия имели желание переговорить о Бельгии при посредстве испанского или голландского короля, то разве вы не нашли бы глупым до начала этих переговоров сделать их излишними ввиду публичного заявления с нашей стороны?» Впрочем, он должен сказать, что все заинтересованные правительственные учреждения вполне солидарны в вопросе о Бельгии. Правительству, само собою, понятно, что с Бельгией следует поступить так, как вполне определенно требует резолюция рейхстага от 19 июля и как определенно говорилось на последнем заседании комиссии. Я сказал, что очень удивлен позицией правительства в отношении Бельгии. Неудержимая агитация пангерманистов, занятие Риги и статья в амстердамской газете Tijd будто бы о предположениях правительства относительно Бельгии должны снова оживить в народе убеждение, что правительство ведет в бельгийском вопросе двойственную игру.

Он: «Обо всем этом абсолютно не может быть и речи. Так как вы делаете больше возражений, чем я предвидел, я и скажу вам больше. Курия осведомлена о предполагаемом ответе папе и вполне с ним согласна. Курия нисколько не настаивает на том, чтобы в ответе прямо говорилось о Бельгии. В свое время у меня были переговоры с ватиканским статс-секретарем, так что и папа вполне осведомлен о намерениях германского правительства. Я повторяю, что курия не ждет никакого ответа, кроме того, который был предложен 10-го числа настоящего месяца комиссии».

Я: «Допустим, что все, что вы говорите, правильно; но что знают и что узнают за границей, в том числе и в нейтральных странах, обо всем том, что теперь знаете вы, курия и, может быть, члены комиссии? Важно сообразоваться с настроениями за границей и так составить ответ, чтобы ни в коем случае не разрушить моста к переговорам. Даже оставляя в стороне мои основные соображения, нельзя думать, что большинство рейхстага признает себя согласным с умолчанием о Бельгии. А если удастся направить общественное мнение, так чтобы умолчание представить в качестве триумфа пангерманистов, то тогда надо ждать самых больших внутренних осложнений».

Кюльман сказал, что он вполне присоединяется к моей оценке всех этих моментов, но что все это только тактические соображения, которые в интересах ближайшего начала переговоров должны отойти на задний план.

Я еще раз подробно изложил свой взгляд на Бельгию и повторил, что считаю необходимым определенное и точное заявление о Бельгии.

Он: «Если бы я не знал совершенно точно, что все, кто имеет отношение к данному делу, особенно канцлер, согласны со мной, то уже отказался бы от своего поста. Но я не мог бы остаться на нем и в том случае, если бы мне пришлось теперь против моего убеждения сказать что-нибудь, чего нельзя сказать после того, как вещи сложились так, как я вам намекнул. Именно мне вы можете пойти навстречу с величайшим доверием, а я могу сослаться на двадцатилетний дипломатический опыт».

Я: «Вы говорите о намеках. То, о чем вы сказали мне как о гипотезе, не может быть принято мной в качестве факта, с которым я должен считаться. При всем моем высоком уважении к вам, этого вы не можете требовать. Если за вашей гипотезой что-нибудь скрывается, вы должны говорить яснее».

Он: «Я окажу вам абсолютное доверие. Через три-четыре недели вы ясно вспомните воскресное утро, когда сидели у меня на красном диване. До тех пор, могу вас определенно заверить, переговоры с Англией будут уже в ходу. Вы согласитесь, что при таких обстоятельствах было бы глупо делать эти переговоры невозможными тем, что в ответе папе мы объявим на весь свет, о чем намерены говорить. Переговоры потеряют всякую почву, если ответ папе сделает их излишними».

Я сказал ему, что его сообщения, во всяком случае, весьма существенны, но что я тем не менее не уполномочен на какое-нибудь определенное заявление. Я должен переговорить с ближайшими товарищами по партии.

Желательно также, если он разрешит, сделать завтра утром в междуфракционном совещании сообщение о том, что он сказал. Он должен точно указать границы, которых следует при этом держаться.

Он: «Вы можете сказать все, что вы не считаете абсолютно требующим умолчания. Разумеется, вы ни в коем случае не должны говорить о переговорах, о которых я вам сообщил».

После этого я доложил в межфракционной комиссии о беседе с Кюльманом так подробно и обстоятельно, как только возможно. Общее недовольство.

10 сентября 1917 года. Комиссия у канцлера. Кюльман читает ответ папе и поясняет его, подробно указывая причины, побудившие ничего не говорить о Бельгии. Он желает-де резко подчеркнуть, что резолюция о мире от 19 июля служит правительству путеводной нитью.

В длинной речи, которой не могу здесь воспроизводить, я отстаивал взгляд, что, несмотря на все изложенное Кюльманом, наша позиция в отношении Бельгии должна быть точно указана, разве бы господин Кюльман, кроме указанных им, располагал еще и иными доводами. Цитирую дословно из моего дневника: