Я спросил его: кого он предполагает призвать на этот, без сомнения, важнейший пост. Так как он, Михаэлис, только что вступил в должность, то ему, конечно, очень важно иметь рядом с собой, на посту статс-секретаря, толкового человека. Михаэлис ответил: „Этот вопрос еще не решен. Во всяком случае, ни одно из тех лиц, кого называли в публике. Одного мешают пригласить личные причины, другого — существо дела. Я намерен выдвинуть на первое место вопросы послевоенной экономики, которые полны важнейшего значения для Германии. А в таком случае нужны не дипломаты, а люди, которые что-нибудь смыслят в хозяйственной жизни. Здесь-то я должен прежде всего осмотреться. Я вам скажу, как я обыкновенно поступаю в таких случаях. Я буду назначать два раза в неделю заседания министерства иностранных дел. Таким образом, я очень скоро увижу, кто на что-нибудь годится, а кто не годится никуда. Вы не можете не знать, что в ведомстве иностранных дел сидит изрядное число болванов. Как только я выясню положение, произведу чистку“. Я пожелал ему удачи в его планах и быстро простился, чтобы найти еще минуту дать некоторые указания Эрцбергеру».
Насколько мы были правы, не желая обсуждать самого вопроса о вотуме доверия, показало знаменитое заседание, которое мы называли изречением: «Как я это понимаю». В господине Михаэлисе не было ничего от дипломата, но зато было достаточно той бесчестности, которая пропитывала у нас всю политическую жизнь и парализовала все начинания. Несмотря на все препятствия и трудности, резолюция была не рождена мертвой, а убита бессовестной игрой тех, кто должен был бы, опираясь на нее, вести всю свою политику.
Ответ папе
В связи с резолюцией о мире я хочу привести для мировой истории еще один пример того, как в нашей военной политике одна полумера отменяла и лишала силы другую. Речь идет о мирном выступлении папы, которое повело к бесконечным разногласиям, а позднее и к сенсационным прениям в Национальном собрании. Ясно было, что после вспышки, какой явилась резолюция, установилось тяжелое настроение. Кто только имел глаза и уши, видел и слышал угрозу конца. Пусть не все сознавались, каждый готов был ухватиться за соломинку. Конец! Конец! Ради Бога, пусть наступит конец, так скоро, как возможно, и настолько благоприятный, насколько это достижимо. Может быть, еще удастся выйти целыми, может быть, еще можно избегнуть крушения, приближение которого, со всеми его страшными последствиями, я вижу уже давно. Теперь выступил папа — ему надо ответить. Пусть теперь оправдает себя комиссия семи — это новое завоевание парламентаризма. Таково было настроение в августе 1917 года. О решающем заседании я записал следующее:
В последовавшем обмене мнениями первым оратором был я. Я подчеркнул, что в ответе желательно выдвинуть на первое место идеальные точки зрения: обеспечение мира, третейские суды и т. д. Все эти вопросы мы, в противоположность Антанте, считали второстепенными. Нота должна быть радостно приветствована в ответе и рассматриваться как хорошая основа для предполагаемых переговоров. Особый пункт должен быть посвящен Бельгии. Германия должна без обиняков сказать, что она очищает Бельгию.