Кружевные закаты

Преподавательница изящных искусств, приставленная к ее светлости Крисницкой в детстве, с такой силой вдавливала ее пальцы в эти заветные непонятным образом извлекающие звуки кнопки, что надолго отбила у строптивой ученицы охоту музицировать. «Как же так, – негодовал Федотов, – что значит, тебе не хочется учиться музыке и пению?! Любая благовоспитанная девушка из благополучной семьи…» И так далее до бесконечности. Во времена проповедей молодая барышня отмалчивалась, страстно борясь с желанием возвести глаза к потолку. С возрастом обучения премудростям жизни, которые Алина считала унижением, поскольку она сама знала и понимала, как надо, стало меньше. Не потому, что Крисницкая вдруг одумалась, а только потому, что не хотела больше тратить время на выяснения отношений с родными и поняла, что молча кивать и делать все по-своему эффективнее. Теперь же, когда Алина к собственной бесконечной радости была освобождена от докучливого внимания каких бы то ни было преподавателей, она осознала свою любовь к музыке и всячески развивала ее, наполняя гостиную глубокими терпкими звуками в минуты меланхолии. Да, даже с Крисницкой временами приключалась эта болезнь барышень, перечитавших идеальное отображение жизни в виде романов.

Она начала одну из своих любимых вещей – «Оду к радости». Даже не сама музыка, а история создания этой вещи, воспевающая силу духа, заставляли не сентиментальную обычно Алину предаваться сладкой грусти и мечтать, мечтать до бесконечности…

Поток ее грез был прерван тихим шепотом. Алина настолько привыкла к уединению, что не сразу даже осознала, откуда он исходил.

– Ты можешь играть громче? – различила она, наконец.

Алина изумленно подняла глаза на до смешного трогательно выглядевшего брата.

– Ты любишь Бетховена? – спросила она, расширяя глаза и постепенно переходя от насупленности к улыбке.

– Моя мать помешана на таких штуках, – в свою очередь улыбнулся Константин, размашисто разводя локти в сторону и протирая глаза крепкими кулаками.

«Твоя мать… Именно та, кого почему-то любил отец».

Перед Алиной начала всплывать вся темная завораживающая история Марианны и Крисницкого, хотя она не знала и половины затягивающих фактов и перипетий.

– Не думала, что ты преуспел в этом, – усмехнулась Алина. – Мне казалось…

– Это все предубеждения, – без всякой агрессии отозвался Костя, привыкнув развенчивать мифы о себе как о недостойном молодом человеке (он вообще привык говорить о себе). – Если я не пытаюсь убедить всех и вся в том, что хорошо воспитан и смыслю не больше лошади, стоящей в вашей конюшне (хотя, сдается мне, лошади умнее многих людей), это не значит, что целыми днями я только тем и занимаюсь, что настраиваю людей против себя. У меня миссия важнее.

– Миссия? – переспросила Алина усвоенным для непонятного тоном.

– Да… – уклончиво протянул Константин, похлопывая себя по ногам.

Ему приятно было заметить, что сестра уже не удивленно-надменно, как раньше, смотрит на него. Она стала не единственным человеком, который поддался первому впечатлению в отношении его, поэтому Костя не был удивлен. Он торжествовал, что, и, не пытаясь особенно, привлек на свою сторону даже эту девушку, «крепкую», как он составил мнение о ней после нескольких дней знакомства. Все его чувства были ярко выражены, гипертрофированы даже. Он спешил жить и не любил тратить время на пустяки вроде сна.

– Ну и что же, – совсем уже дружелюбно обратила на него свой понимающий взор Алина. – К чему тогда, раз ты не так уж плох и необразован, все эти россказни о твоих кутежах, бессонных ночах и прочих… малоприятных вещах? – докончила она трудно давшуюся ей фразу, вспомнив выражения, в которых Константин описывал свои приключения Андрею, думая, что их не могут слышать остальные.

Крисницкую уязвило даже не то, в каких красках Константин описывал то, о чем приличные девушки не имели права и заикаться, а то, с каким надменным спокойствием выслушивал это Андрей, местами позволяя себе глубокомысленные комментарии. Произойди этот разговор в присутствии дам, подумала тогда Алина, в бешенстве чувствуя, как разогревается кожа на щеках, Крисницкий публично оскорбил бы их обоих, заставив извиниться. Но, похоже, в среде мужчин подобное не считалось вопиющим. В очередной раз Алина почувствовала смутную досаду оттого, что некоторые вещи ей неподвластны, над иными людьми она не имеет права и силы повелевать.

– Алина, учти, – улыбнулся Константин тому, что она, пытающаяся казаться такой размеренной и всезнающей, в сущности, ничего еще не ведает об истинной стороне бытия. И впервые эта улыбка показалась его сестре приятной. – Если другие твои знакомые мужчины не говорят об этом, не значит, что они не живут так же. Зачастую они живут даже более скромно, чем озвучивают. Это легенда, пойми. Легенда о красивой жизни ни в чем не нуждающегося человека.

– Не стоит порочить всех, – устало ответила Алина, пытаясь казаться невозмутимой и не уронить себя в его глазах.