Кружевные закаты

Не хватало еще, чтобы он чувствовал преимущество над ней! Но Костя, по-видимому, ничего такого не думал, непринужденно начав рассказывать захватывающую историю своего перерождения.

– Тогда только-только умер мой дед по отцовской… – он осекся, но не смутился, поймав смущенный взор Алины. – Умер мой дед, и мне было очень плохо. Знаешь, должно быть, все проходят через это – бывают дни, когда совсем не хочется покидать дом, ходить на занятия… Тогда мне казалось, что мать моя ничем не интересуется, ведет себя, как амеба – безмолвно слоняется по дому, отвечает несколькими фразами. Отец же вообще никогда не зрел очень глубоко. Он, понятное дело, любил меня, но лишний раз пытался не высказывать этого. Боялся, видно, что вырастит неженку. С ним я сошелся после того, как понял, что никто в жизни ничего не должен мне, так же как я никому ничего не должен. Знаешь, иногда меня прямо-таки распирало от желания выплеснуть на родителей все, что творилось во мне в то время – бездну одиночества, неудовлетворенность тем, что я видел и желанием помочь при понимании, что я ничего, ровным счетом ничего не могу. И они не могут. Но тогда какой может быть смысл в существовании?

Алина перестала поглядывать на ноты и слушала, сменив первоначальную снисходительность и легкое чувство превосходства, ставшие привычными в ее отношении к брату, на неподдельное сочувствие и интерес. Она сама не раз размышляла о том, что поведывал Константин. Тем удивительнее было, что об этом без всякой предпосылки начал говорить он, человек, которого она знала лишь поверхностно, а оттого относилась настороженно, как к любому чужаку. По ее инстинктивному представлению мало кто кроме нее имел право рассуждать так здраво. К ее расположению и удивлению, что брат оказался не таким ужасным, примешивалась легкая ревность и смутная радость, граничащая с удовлетворением, что наконец-то появился человек, новый свежий человек, которому можно поведать свои идеи. Кто не будет смеяться, кому по-настоящему интересно. Быть может, этот здравомыслящий молодой мужчина развеет интеллектуальное одиночество Алины.

– Твои суждения так резки порой… – пробормотала она, чувствуя, что постепенно сдается, и безропотно принимая это.

Что-то в Константине притягивало, приковывало и позволяло не думать больше о неподчинении. Ведь это стояло приоритетной задачей для Алины. Должно быть, возможно любить и не становиться зависимой, все исходит от того, как ты поставишь себя.

– Резки – не значит неверны, – полуулыбкой подытожил Константин.

Алина молча воззрилась на него, но не смогла сдержать понимающей улыбки.

8

Когда вблизи неожиданно появлялся Андрей, на Алину обрушивалось приятное чувство, будто она выпивала чашку кофе с молоком и сахаром. Сладкая цепляющая тяжесть, одновременно заставляющая нервничать и блаженствовать. Даже его выступающий вперед подбородок, продольно разделенный на две выдающиеся области, вызывал теперь восторг. Ей больше не хотелось даже подсмеиваться над ним, а ведь подшучивание надо всеми, включая себя, до недавних пор составляло основу поведения госпожи Крисницкой с существами, ей небезразличными.

Все в Львове пришло в опасную гармонию. А его веселая обезоруживающая улыбка, никак не сочетающаяся с внешней серьезностью, побуждала Алину улыбаться в ответ и испытывать что-то вроде приливов теплоты к груди. Она была сбита с толку и хотела бы, чтобы это прекратилось. Да на беду повсеместно царило лето, поэтому все в усадьбе встречались за вечерним чаем и поведывали друг другу неспешные рассказы из прошлого. Разумеется, даже не имея опыта в подобных делах, Крисницкая не могла спутать ни с чем другим растущую изнутри и прорывающееся наружу, как водяная лилия, смесь восхищения, желания постоянно видеть, слушать и прикасаться именно к этому человеку. Поняв, что тлеет на дне ее одинокой страждущей сущности, Алина испугалась саму себя.

9

– С детства уклад кажется нам чем-то разумеющимся, но, стоит вырасти, понимаешь, как это дико. И что он не раз и навсегда установлен, и были в истории люди, великие люди, которые шли против всех правил… В сущности, только те, кто плюет на условности, и становятся великими. И у нас есть подобный шанс. Представь, Аля! – выдохнул как-то вечером Константин, не убирая с лица мечтательной улыбки, делающей его обманчиво милым для носителя не слишком гуманных идей.

Он прочно обосновался в поместье и стал вполне привычным явлением, не вызывая раздражения. У Федотова разве что проскальзывало в отношении его настороженное желание, чтобы он исчез куда-нибудь из их размеренной консервативной жизни. Старик все сильнее болел и подолгу отлеживался у себя в покоях. Все понимали, что едва ли он переживет рождество, слишком безынициативной и бесполезной казалась его жизнь последние тридцать лет.