Кружевные закаты

– Случайные жертвы всегда будут. Есть же смысл в том, чтобы не просто так прожить никчемную жизнь, а принести пользу хоть кому-нибудь? Невыносимо сидеть, ничего не делать и размышлять, как большинство наших так называемых аристократов. Смысл аристократии, передового малочисленного класса, не в том, чтобы неблагодарно пожинать плоды труда эксплуатируемого класса. Она должна заботиться о тех, кто дает ей блага. Наше же дворянство осталось способно только обсуждать нависшие вопросы в салонах пышных дамочек, печатать романы, подталкивающие к нигилизму и сложить ручки на этом, мол, наше дело закончено, дальше сами! Я не могу понять их.

– Да ты и не стараешься, – отозвалась Алина почти раздраженно. – Ты ведь только себя способен слушать. Мне странны фразы вроде: «Я не могу этого понять». Понять при желании и уме возможно все. Не понять чувства другого – значит быть без воображения, не толерантным и вообще деревянным. Этого нужно избегать, бояться, как огня. И учиться понимать. От непонимания все человеческие беды. И эгоизм – брат непонимания.

– Нужно вытащить тебя и скорлупы, – произнес Константин, и бровью не поведя из-за предшествующей отповеди. – Поедем со мной в столицу, там найдется, чем заняться.

– Поеду… – она предполагала, что он произнесет эти слова, поэтому не поразилась. – Не жизнь здесь. Возможно ли быть счастливой, если не можешь даже выбрать занятие по душе, а единственную отраду можешь получить лишь путем романтических стремлений? – разгорячилась Алина, нащупав любимую свою тему для красноречивого неповиновения, захлебываясь им.

– Романы – бред сумасшедших. Настоящий деятель никогда не предпочтет идею браку. Брак только отягощает, он для обычных людей, которые не способны преуспеть где-то еще. Ты заметила, как они деградирую в нем? Все, что есть в них… Весь смысл их никчемной жизни сводится к сильнейшему инстинкту – иметь наследников. Это же обман, Аля. Они думают, что таким образом выполняют высшее предназначение, а на самом деле просто покрывают планету бесполезными людишками, которые мало что смыслят.

– Ты что же, Андрей Болконский? – саркастически усмехнулась Алина.

Воцарилось молчание. Закат переставал алеть, пожар удалось задушить.

– Как горько, что мы не можем знать, что было в головах и жизнях людей, которые стали нашими предками. И что наш отец не только наш отец… Они ведь, даже если живы, ни за что не откроются потомкам, слишком хотят остаться непогрешимыми в нашей памяти. А мне не менее будущего интересно, что было прежде. Наши родные кажутся нам раскрытыми книгами, а зачастую мы и не стараемся проникнуться ими. А ведь они тоже жили, творили, совершали ошибки… Это так невероятно! – вырвалось у нее со странным выражением, а голос стал хриплым.

– Признай, для тебя ужасом было узнать о моем существовании.

– Я думала, я окоченела и не дойду до постели, – улыбнулась Алина. – А ты давно знал?

– Давно. Мать ничего не скрывала от меня.

– Должно быть, это горько и страшно. Выбивает из колеи… – протянула Алина, ясно представив, что бы чувствовала она на его месте – страх, боль, обиду, неприязнь, спутанность, обреченность, одиночество.

– Ой, перестань. Ну, напортачил папаша, что поделаешь? Веселое, видно, было время. Отмена крепостного права, великое потрясение для родины, а они вот что вытворяли. Хотя, конечно, что же им, не жить своей жизнью было из-за того, что царю-батюшке наконец вздумалось ослабить хомут на рабских шеях? Мы должны им гордиться, хоть он и жил лишь для себя. Лихое времечко досталось нашим родителям!

Алина вдруг подумала, что может говорить Косте обо всем, потому что в большинстве случаев он не слушает, а, если слушает, даже самые крамольные ее мысли никогда не кажутся ему катастрофой. Он относился к ним с выдержкой философа, настолько погруженного в свой мир, что страдания окружающих казались ему не более чем мишурой. Но Костя не был выдержан. Алине начинало казаться, что за его дружелюбием стоит лишь воспитанная склонность к людям, поскольку он не знал родного отца и так пытался компенсировать недостаток родительского внимания. Он не был злым, но и люди, которые проникались к нему симпатией, особенно не волновали его. Обычно после поверхностного знакомства он волновал их.

– Папа просто поддался… – почти сокрушенно поведала Алина.

– Чему? – удивился Костя, не подозревая столь неожиданного перехода.

– Моде, меланхолии… Болезни дворянства.

– Аа… – протянул Лиговской, не совсем понимая, о чем говорит его сестра.

– Он ведь не таким был раньше, тебе не с чем сравнить. Сейчас он по примеру дедушки охотно делает вид, что страдает по маме… Но это не совсем так, вернее, не до такой степени. Он таким был во время моего детства…

Костя замолчал. Алина, которая, видно, не могла уняться, начав откровенничать, что бывает со скрытными людьми, нашедшими, наконец, отдушину, продолжала:

– Может быть, я когда-то найду то, чего не ищу, – когда – то она сказала то же Борису.

– Что тебе на месте-то не сидится, – скосился на нее братец в тот раз.