Кружевные закаты

Уверенная, что изящно выкрутилась, Алина могла поздравить себя. Еще она решила, что Василию-то никак не позволительно говорить такое. Можно было подумать, будто он так уж верил в бога… А его политические и эстетические воззрения и вовсе находились в зачатке, поскольку больше его интересовала наука. Алине это всегда казалось однобокостью, особенно при его интеллекте, но она не страдала привычкой переиначивать человека на свой лад, поэтому не сказала ему об этом.

Впрочем, она зря опасалась – до интеллектуальных споров столичных салонов собравшимся оказалось далеко. Почуяв воинственность деток Крисницкого, они почли лучшим выходом приблизиться к нему и начать расхваливать обстановку его жилища. Таким образом спорить остались лишь Крисницкая, Василий, Костя и Андрей. Последние двое едва ли интересовались современной литературой, поэтому просто смотрели на Алину и воздавали должное ее способностям. Эмоционально бледное лицо Андрея Львова и изощренная линия низких суровых бровей делали его личность весьма колоритной. Сжатый рот, внимательные глаза, прямой орлиный нос. Как Алина Крисницкая любила уверенные породистые лица!

– К тому же, – продолжила она уже более взволнованно, – не думаю, что всеобщее процветание, за которое он так ратует, возможно. Ну не способны, попросту не способны все раскаяться! Это красивая утопия, так никогда не будет.

Сказав это, она взглянула на Костю, воскресив в памяти их недавний спор. Сущность доводов Константина сводилась к тому, что следует вымести весь человеческий мусор, проще говоря – открыть огромную топку и сбросить туда всех неугодных. Первоначальный недоверчивый ужас Алины постепенно сменился уверенностью, что он несерьезен, поскольку не ведает, что говорит. На словах убийство всех неугодных, гадких и глупых звучало разумно, но где-то глубоко в сердце Крисницкая понимала, что в таком случае не только высока окажется вероятность, что под общую шумиху пострадают невиновные, но и что вообще рассуждения брата глубоко ошибочны – кто станет рассовывать людей по группам? Начнется хаос еще хуже, чем теперь. Все это Алина, разумеется, высказала своему собеседнику, на что ожидала получить презрение. Но Костя тем и был хорош, что даже при страстном, юношеском, задорно – ограниченном желании расчистить Россию для будущих поколений всерьез злился редко и оставил сестру в покое, надеясь, что она признает свою неправоту. А, впрочем, даже если не признает, ничего ужасного не произойдет.

– Чем больше муха, тем легче в нее плюнуть. Вот что значит спорить с женщинами – всегда переводят разговор на то, что знают, избегая темного для себя. Не любить Достоевского – значит только не понимать его.

«Еще один избитый довод православных», – устало подумала Крисницкая. Алина, негодуя и понимая, что это конец и без того шаткой их дружбы, собралась было возразить: «Мужчины поступают точно так же, только и умея видеть соринку в нашем глазу», – но вслед за эти мелькнула у нее мысль, что он не стоит подобных разъяснений, а снизойти до них – значит признать, что его мнение волнительно для нее. Впрочем, не высказаться еще хуже, ведь так обычно и поступают женщины – отмалчиваются, дают спуск, прощают, воплощают свою не воинственную сущность там, где она скорее недостаток…

Обиженная за своих сестер, которые по ее глубинному убеждению, сами повинны в своем положении, поскольку только и умеют, что молчать и жаловаться друг другу, вдобавок делая своих благоверных рогоносцами, Крисницкая почувствовала, что должна озвучить эти соображения. Вообще-то, на этом моменте она всегда попадала в зыбучий песок, поскольку не имела любовного опыта и чувствовала, что не в силах осуждать несчастных жен лишь потому, что противные им мужья оказались менее способными, чем любовники-искусители.

Едва ли Василий имел честь спорить хоть с одной женщиной кроме собственной сестры, поскольку при подобной необщительности и настороженной замкнутости крут его знакомств был весьма узок. А прекрасные барышни никак не желали заманиваться его умом, не подкрепленным хотя бы намеком на живость и обаяние. Глядя на угловатые попытки переубедить ее, Алина вспомнила, почему при всем восхищении его способностями так и не смогла испытать к нему нечто кроме настороженной дружбы.

Дабы высказаться до конца, Алина повернулась к благодарной публике, таким образом оставив Василия за своей узкой спиной и уничтожая ядовитым и в то же время манким тембром.

– Тошнит от плеяды восторженных юнцов в литературе, безликих, глупых и слабых. На их фоне блещут Базаров и Болконский. Тургенева проза вовсе как бальзам, настолько она терпкая, бархатная, как шоколад с медом, невольно заставляет идти за собой, поскольку поклоняешься ее создателю, – Алина мелодично закрыла глаза, отчего стала совсем хорошенькой.

«Почаще бы она так, а то всякий раз такая сосредоточенная… Неужто ей в самом деле наплевать на женихов? Нет, такая умница, кто-то обязательно найдется», – подумал Андрей.

– Ты смешивала горячий шоколад с медом? – улыбнулся он.