Кружевные закаты

– Дети всегда хотят знать, что было до них, вы такие любознательные… Как я завидую вам за это. Вам предстоит узнать, открыть еще тысячи тысяч вещей, лиц, чувств… – отозвался Крисницкий, не желая продолжать сколькую тему, вероломно подложенную ему Денисом.

– И моя Янина проявила достаточно благодарности, мудрости и доброты, соединившись со мной. Любовь – не всегда бешеные страсти, как вас учат, девочка моя.

– Да кто учит? – не выдержала Алина.

Ее раздражала такая поверхностность в суждениях.

– Не важно. Время, эпоха, романчики ваши третьесортные. Ее оттенков так много, что не всегда понимаешь, она ли это. Как я был упоен, когда она держала на руках эту девочку, твою мать, и, поднимая голову, улыбалась мне.

«Как странно, – проносилось тем временем в голове Алины. – У них была жизнь, они были молоды, здоровы и красивы… А мне кажется, что они вечно были этими морщинистыми ворчливыми созданиями без своей жизни, живущими лишь нами».

– Я, можно сказать, вижу Яню в тебе, – мечтательно сказал Денис.

«Как избито», – возвела глаза к небу Алина.

– Или хочу видеть…

– Меня вот всегда интересовало, почему вы простили жену. Когда она рассказала вам правду о ней и муже ее сестры, – неожиданно воскликнул Крисницкий. – Не было боли, гадливости, ревности?

– Были… Но я простил.

– Это вопиюще и для нашего времени, я уж не говорю о вашем. Лихие были девицы в этой семейке!

– Она любила, – с нажимом сказал Денис и в упор посмотрел на Крисницкого. – Люди не берут это в расчет. И потом, вы тоже не без греха. Так что придержите ваш камень.

– Чему вы хотите научить мою дочь, открыв ей тайны прошлого?

– Мудрости, умению сострадать. Не такое уж это дурное приданое. Лучше было бы, если бы она узнала это под искаженным углом, как ее мать? Раскрытая тайна уже не будоражит.

11

Пенящийся запах молодого цветущего сада приносил свежесть и успокоение нагретой за день коже. Изрезанная колеями облаков дорога заката раскинулась перед девушкой, одиноко стоящей на возвышении. Из начинающихся за садом лесов резко тянула вечерняя свежесть. Трава толчеными изумрудами мерцала в переминающемся свете солнца. Нагретый летний вечер, тихий и томный, дарящий смесь ароматов малины, не просохшей еще от дождя земли, кровоточащей травы и заката исчез, разом уступив место полыхающему зареву горящего дома и дыму, давящему на легкие.

Алина смотрела на поднимающийся от соседей сизый столп дыма, восхищаясь его грацией. Дым расплывался в вечернем тумане, нос Алины приятно щекотало. Не будь угрозы замарать юбки (горничной слишком много мороки со стиркой), она села бы на траву прямо здесь и не двинулась с места, пока прохлада земли не привела ее к судорогам.

Мимо нее за оградой господской усадьбы проскочили несколько взъерошенных крестьян.

– Беда, барышня! – завопил самый голосистый из них. – Усадьба господ Мениных горит!

Так вот откуда этот пахучий переминающийся дым! С разочарованной грустью Алина следила за тем, как ее крестьяне кинулись помогать чужим барам, а в голове после сытного ужина, которым она, как любая затянутая в корсет девушка, не могла насладиться в полной мере, против воли вертелось то, что непременно бы сказал Костя по этому поводу. «Созерцать недостаточно, за беспечностью одних стоит невыносимость существования других».

Небо внутри словно горело, дрожало в ознобе и вспыхивало, а снаружи покрывалось розовым тлением. Туман охватил горизонт и даже, кажется, то, что лилось за ним. От того места, где яростно горели хлопья туманных облаков, разбредались в разные стороны другие образования пара, все темнея по мере удаления от горизонта. Тонкий светящийся дождь бесшумно падал с неба, но не мог утолить жаждущего ярила пожарища. Распускаясь сочными огнями цветов, плыл огонь, все свирепствовал, набрасываясь на новые куски живой материи. Алина не могла отвести глаз от этого великолепия.

Константин неслышно подошел к сестре сзади. Алина почуяла приятный запах его сигары. Не видя его, она восстановила перед мысленным взором его портрет, казавшийся ей вполне привлекательным, как портрет любого человека, нравившегося ей внутренне. Среднего роста, жилистый, он производил впечатление искушенного в жизни, уверенного, но способного на сострадание юношу. Крупные черты лица, выразительные карие глаза с выдающимися ресницами, слегка ближе, чем положено, посаженные.

– Это было так красиво… И в этой красоте гибли люди, – сказала она тихо и таинственно, сказала то, что, вероятно, он хотел от нее услышать, чтобы развить тему, ему угодную.

Костя молчал. Алина чувствовала, что ему не жаль жертв. А почему ей должно быть жаль их? Они не имеют значения. Она ведь не знает их… Насколько он дальновиден и умен.