Кружевные закаты

Алина вновь поймала себя на догадке, что превосходная степень в характеристике собственного чувства не может быть оправдана. В те минуты, когда она уже почти была уверена, что Андрей женится на ком-то еще, она твердо знала, что никто не может любить его так, как она. И у других женщин по отношению к Андрею – так, ерунда, и только у нее – настоящее, проверенное временем. На сильные чувства способны лишь незаурядные люди, тщеславно размышляла Алина. А уж она-то как никто другой способна зваться необычной. Почти постоянно ее мучила ревность и чувство собственничества по отношению ко всем, кто был ей дорог. За них она многое отдала бы, хоть и редко обнажала свои привязанность. Но и требовала за это повиновения, хоть и никогда не говорила об этом.

– Он ведь правда террорист, – тихо сказала когда-то Алина, объясняя сущность Кости и не стремясь увидеть реакцию Андрея.

– Это можно простить, – великодушно ответил тот, не принимая всерьез заверения своего маленького друга.

После этого разговора прошел не один месяц, и Андрей, наконец, понял, что Крисницкая вовсе не шутила. Он давно хотел начать неприятную для обоих тему, ибо не один день уже подозревал о занятиях маленького общества, но только сейчас, чувствуя воссоединение с его главой и зная, что она уже не наплюет на его слова и не фыркнет, попытался вразумить ее.

– Аля, – начал он, кашлянув. – Вы занимаетесь чем-то непозволительным? Я был прав тогда?

Алину будто опалило. Повернув голову к нему, она спокойно произнесла:

– Поверь, мы не делаем ничего, что может повредить честным людям.

И даже улыбнулась, сама от себя не ожидая подобной выдержки. «Лучше бы я соврала», – поняла она, увидев его реакцию. Что бы там он ни говорил о долге, чести и справедливости, это открытие ему не понравилось. А не лицемер ли он, в конце концов?

– Значит, и тебя мы не уберегли… Аля, Аля, – протянул он с укором, – как ты можешь?

– Но ты сам говорил, что сочувствуешь противоборцам! – от обиды и удивления Алина забыла о том, что ему нужна тишина. Не он сейчас был главным.

– Одно дело – говорить…

– Боже, так и ты такой же, как все остальные, думаешь лишь о себе! – пораженная, воскликнула Алина, смотря на него, как на безнадежно больного.

– Не стоит обвинять меня в двуличии… – холодно отозвался Андрей.

– Так ты сам даешь мне повод! Разве ты не понимающе относился к ним?!

Она замолчала, ожидая его ответа, и не дождалась. Понимая, что он сейчас начнет разглагольствовать о либерализме и зная наперед, чем перечеркнет его доводы, Алина решилась приоткрыть ему завесу сокровенного.

– Да, возможно, стоит довольствоваться тем, что дает судьба… Но мне это претит. Неужели возможно всю жизнь провести в тени, не ведая и не пытаясь выведать то, что спрятано более глубоко?! Меня гложет то, что я не могу докопаться до сути.

– И поэтому идешь приносить себя в жертву?

– Возможно, если я пойму свое время и хоть чем-то помогу людям, мне станет легче, я пойму себя, дорасту до понимания, почему теперь так поступаю.

Андрей задумался, но убежденность в своей правоте не дала ему проникнуть в суть ее слов.

– Найти себя можно и в другом…

– По – моему, вы даете шанс женщинам найти себя лишь в семье.

– Снова ты пеняешь на вашу забитость! Отец никогда ни в чем не отказывал тебе, так в чем дело, откуда это в тебе?

– Отец не отказывал, а время отказало!

– Идеи идеями, Аля, но, взрослея, мы обязаны проявлять здравый смыл. В конце концов, ты, а не кто-то другой, главная в своей судьбе и жизни.

– Ты подталкиваешь меня к эгоизму?

– К реализму, милая.

– Тогда ты просто негодяй, раз интересы отдельного человека ставишь выше страны.

– Если погибнет страна, ты останешься жить и сможешь еще добиться счастья, хотя это будет зависеть только от тебя. Если погибнешь ты, страна останется и не вспомнит о тебе даже.

Его слова тщетно бились о ее выдолбленную жажду, чтобы он сказал ей что-то иное, более личное. Более близкое, родное. Настоящее!

– Что ж, несмотря на мой пол, – невозмутимо продолжал Андрей, желая уколоть ее, – я по-дружески предупреждаю тебя, что ты обрекаешь себя на погибель.

Внезапно с невыразимым приливом бешенства она вскочила и оборвала поток его благоразумия.

– По – дружески? – заскрежетала Алина и к своему собственному изумлению громко вульгарно рассмеялась.

Ядовито, с нескрываемым сарказмом, которым, похоже, собиралась уничтожить его своими откровениями, она заговорила:

– О какой дружбе может идти речь, если ты не видишь ничего, что происходит во мне все эти месяцы?! Что я который месяц грежу о тебе, а тебе все равно, потому что ты погряз в мечтах об этой пустоголовой девчонке! И место того, чтобы помочь мне выбросить тебя из головы, если уж из жизни невозможно, ты каждый день тешишь себя надеждой, что я пылаю к тебе лишь сестринской любовью. Какой ты после этого друг?! Так не бывает, дорогой. А если ты не видишь ничего, то ты просто дурак.