Кружевные закаты

Светлана чувствовала себя безмерно виноватой, раз уж из-за нее, неважно, каким образом это произошло, чуть не погиб этот прекрасный человек. Всегда он внушал ей глубокое уважение и безотчетный страх, граничащий с отторжением. Паника, поднимающаяся из недр желудка при догадках относительно его чувств, оставляла ей смутные шансы на замужество. Но теперь, когда он ценой собственного здоровья пытался спасти ее… Благодарное ее сердце, впитывающее добро, не могло не отозваться на это. То темное, непознанное, отторгающее в Андрее, что казалось Виригиной непреодолимой преградой, она старалась позабыть даже несмотря на всю свою внутреннюю прозрачность в отношении к другим.

– Андрей, – тихо сказала она, отворяя скрипучую дверь и застенчиво улыбаясь, не боясь больше смотреть в глаза своему спасителю. – Я помешала вам?

Ему удивительно и отрадно было видеть, как она в нерешительности застыла на пороге, ухватившись за ручку двери, чтобы в случае чего тотчас уйти. Вся ее невысокая фигурка внушала Андрею чувство какой-то чистоты, защищенности, и при этом волновала накатывающая чувственность, ведь она, пусть ненароком, разжигала его веру в себя.

– Прошу вас, проходите, – улыбнулся Львов.

– Я лишь хотела справиться о вашем самочувствии. Все меня считают виноватой в том, что Миля понесла.

– Не думаю, что вы в ответе за кобылу, – отчужденно отозвался Андрей, и глаза его сузились.

Светлану в очередной раз кольнула мысль, что он чересчур суров к недостаткам других, а значит, будет суров и к ней. Не сейчас, так позже это непременно проявится.

– По правде говоря, я никогда не села бы на нее, если бы не Константин Михайлович.

Как и все в окружении Кости, Светлана терялась, вспоминая о его происхождении.

– Отчего же?

– Он напугал меня, вот я и сбежала. Не подумайте только, будто я по глупости оседлала лошадь.

– И не собирался думать, – хмуро изрек Андрей, переводя взгляд с нее на книгу и обратно. – Это все, что вы хотели открыть мне? – спросил он в упор с присущей ему прямолинейностью.

– Думаю, да, – потупилась Светлана, ощущая нарастающее смятение.

– Тогда…

– Вот если только я не хотела предложить вам дружбу. Думаю, я была с вами чересчур отстранена.

– Вы считаете ваше поведение отстраненным? – «А как же все ваши взгляды и посылы?»

– И еще некрасивым. Вы уж простите.

– За что?

– За то, что подала надежду…

– Самое странное извинение, что я слышал. Тем более от женщины.

Оба замолчали, потом Андрей спросил:

– Значит, вы каетесь… У вас никогда и мысли не возникало о том, что я испытываю к вам подлинную привязанность?

Светлана порозовела, как всегда проклиная себя за неумение контролировать это, хотя с виду и оставалась спокойной. На нее все давили. Победоносное чувство, как всегда в подобных случаях, сыграло с ней злую шутку – она одновременно испытывала гордость и жалость, чего раньше ввиду низкосортности потенциальных женихов не происходило. Андрей вызывался оказать помощь делом, но не любил раскрывать душу, что отдаляло ее, привыкшую к откровенности. Замкнутость и спокойствие Андрея говорили Виригиной, что детство его было несладким. А что ждать от человека, не получавшего ласки? Это пугало ее, пугало безмерно. Угораздило ведь, и жаль его тоже… Зря, быть может, смотрела она со смущением и не угасающим лукавым весельем? А Андрей и помыслить не мог, что попадет под ее влияние. Обычно она тискала его как котенка, завлекала, поощряла… Приемы избитые, но действующие.

– Возникали.

– И что же, это ничего не значит для вас?

«Сжал горло, как удав!» – подумала Светлана, но, уже решив все, храбро ответила:

– Это значит больше, чем я могла предположить.

Разумеется, открыто Андрей не высказал своего ликования, даже не улыбнулся. Непроницаемые внимательные глаза его остановились на заостренном профиле Светланы, и в них произошла едва уловимая перемена – исчезла чрезмерная суровость. Несмотря на свою обычную настороженность, он поверил собеседнице молниеносно.

За ужином Алина быстро поняла, что что-то произошло. Как ни выдержанно держал себя Андрей, блуждающая улыбка то и дело вскакивала на его осунувшемся лице.

«Стоило только всему наладиться, и снова она, как проклятье египетское!» – в бешенстве думала Алина, а внешне смотрелась холоднее снежной королевы, за что даже заработала замечание отца. Но, поймав взгляд дочери, Крисницкий замер и не обратился к ней больше ни разу.

Как-то одна томная барыня в насмешку ее угловатым манерам и виду буки пролепетала, что рано или поздно почти любая девушка придет к женственности, если у нее есть что-то в голове. Но у Алины всегда были дела важнее. Сейчас же она задумалась, что, возможно, слова ограниченной с изъезженным банальностями разумом барыньки были не так уже нелепы.

Первой мыслью молодой барышни, когда она встала из-за стола, было прямиком идти к Василию и без лишних прелюдий завещать ему свою жизнь, но остатки гордости и здравого смысла удержали ее. Она лишь объявила отцу, что немедленно уезжает в столицу завтра. Скорби старика не было предела, пусть он и не показывал этого открыто, ведь дочери это только досаждало.