Кружевные закаты

– Почему? – не веря, негодуя, что речь вновь зашла о растоптанном священном чувстве, но жадно внимая, выпалила Алина, приподнимаясь на постели.

Волосы ее были заплетены в легкую косу, а слишком открытая рубашка повисла на плечике – Алина не любила рамки ни в чем. Светлана невольно засмотрелась на свежую красоту ее матовой кожи.

– Он не тиран, но приблизится к этому со временем.

– Если мужчина силен духом, это ничего не доказывает…

– Не просто силен – категоричен и жесток порой. Он подавлял бы тебя, сам того не желая, а ты не выносишь власти.

– Мы говорим о двух разных людях, – с досадой отозвалась Алина. – Если уж он так плох, почему ты согласилась стать его женой?

– А ты действительно не понимаешь? Не понимаешь, какой у меня выбор с моей семьей?

– Я понимаю только то, что ты продаешь себя.

– Если бы ты не любила его, тебе было бы все равно, продаю я себя или нет.

– Ты несправедлива.

– Разве?

Две молодые женщины тоскливо и непримиримо посмотрели друг на друга. Как ни старалась Алина не испытывать к ней симпатии, это плохо получалось даже в свете последних событий. Было в Виригиной что-то внутренне светлое, и Алина со своей интуицией не могла не признать этого обстоятельства. Спокойные льняные пряди падали Светлане на глаза, а те не казались, как обычно, лукавыми и удовлетворенными.

Претензии Алины показались Светлане настолько нечестными и несправедливыми, что она посчитала необходимым оправдаться. Она знала, что окажется в отчаянии, если девушка, которую так уважала, не проникнется ее исповедью.

– А какой выбор у кокетки?! – повысила она голос, учащенно дыша и жалостливо – выжидательно вшиваясь глазами в собеседницу, отчего Алина вздрогнула. – Все равно мне себя продавать, так лучше продать дороже! Так лучше хоть сделать вид, что я играю мужчинами, хоть в начале жизни знать, что я ведущая. Так или иначе, это всего лишь фикция. Я взываю к твоему чувству справедливости. Если мы сошлись, то не просто так! Значит, есть глубоко во мне что-то, что импонирует тебе. Значит, мы схожи своим пониманием женской сути и негодованием на то, что она так подавляема. Кто знает, ты ли научила меня так думать, или это просто тлело во мне и нашло выражение только теперь, хоть и влияло на мое поведение. Кто знает… Человек – бездна. Особенно мыслящий человек. Все равно все прахом, а они, эти дураки, преклоняющиеся теперь передо мной и совершающие всевозможные безумства, потом будут руководить мной!

Алина расширила глаза, насколько только это было возможно, и с жадным одобрением внимала. Как она любила исповеди, перемешанные с анализом себя и порицанием того, что стесняло! Убедившись, что собеседница ее высказала все, что столько времени копила, она решилась открыться в ответ.

– Все зависит лишь от твоего ощущения себя. Если ты думаешь, что окажешься ведомой, так и будет. Обычно девицы, подобные тебе, не грешат этим. Они и в браке главенствуют. А ты права, права в каждом слове… Ты не представляешь, насколько мучительно стоять рядом с человеком и понимать, что удерживаешься оттого, чтобы не привлечь к себе его голову и не поцеловать! А он в этот момент рассуждает о каких-то отвлеченных материях, даже не подозревая о том, что творится у тебя в душе, – исповедь Алины била Светлану по ушам, заставляя раскаиваться во всем, даже в том, к чему она была непричастна. – Если человек страдает от неразделенной любви, значит, его это устраивает, – при этих словах Алина едва не вздрогнула, но вместе с тем и улыбнулась, поскольку была слишком честна, чтобы не подтрунивать над собой в том числе. – Сердце – лишь насос для крови. Но почему тогда оно так сладко замирает порой? И почему ждет чего-то светлого и хорошего, будоража?

– Потому что мы наделены чувствами… Уж не знаю, от бога это или от естественно процесса социализации, но это неопровержимо. Не все умеют глубоко чувствовать, но те, кто наделен этим бесценным даром, и счастливы и прокляты им. Что же мы будем делать теперь? – задумчиво поводя глазами, спросила Светлана, грустно улыбнувшись последней реплике, и эти незатейливые слова заставили и Алину улыбнуться.

– Я вернусь в столицу, чтобы с Костей, у которого, кстати, из-за тебя тоже не все ладно на душе (видно, судьба такая у нашего рода), доделать начатое. И не нужно вновь этих слез и уверений, что мы губим свою жизнь. Вас, кто не делает этого, мне жаль больше. Не понимаю, для чего вы живете. Чтобы раствориться в единственной вещи, на которую пригодны все – продолжении рода? Глупость какая.

– Я поеду с вами, – решительно произнесла Светлана. – Плевать на то, что будет потом. Вы моя семья.

Изломанная ее лирика восставала против подобной несправедливости – отречься ото всего, что представляло ценность, отчего Светлана становилась ближе к людям, которыми за их силу духа так восхищалась. Последовав их примеру, она решилась на отчаянный шаг и чувствовала теперь небывалый подъем и отсутствие страха.