Кружево Парижа

Я в третий раз прочла документы. Не может быть, тут какая-то ловушка. Уж слишком хорош подарок. Теперь в Меране у меня была вилла на Шафферштрассе, в тихом, утопающем в зелени районе Obermais, туда из маленькой квартирки в Untermais должна переехать Кристль. Дом был поделен на три квартиры. К документам прилагался бессрочный договор с сестрой об аренде квартиры на первом этаже с ежемесячной оплатой ренты в тысячу итальянских лир (это вам не два доллара). Второй этаж был в распоряжении синьоры Митчел. Местный архитектор предлагал свои услуги по обустройству мансарды. В последнем белом конверте были билеты на самолет в Рим, поезда в Венецию, Меран и Милан и обратный в Нью-Йорк. Все в двойном количестве, как и заказанные номера в отелях, один комплект на мое имя, второй – на имя Грасы. Я растрогалась и одновременно разнервничалась.

Когда я закончила читать документы, его тарелку из-под десерта убрали, и он, теребя бокал с вином, пристально смотрел на меня.

– Ну как?

– Прямо не знаю, что сказать, ты такой заботливый, – потянувшись через стол и сжав его руку, проговорила я. – Спасибо большое.

Он повернул мою руку и поднес к губам.

– С годовщиной.

Где-то после одиннадцати Рэндалл остановил машину у небоскреба Митчела. Я машинально прошла мимо витрин магазина, проверяя, все ли в порядке. Джим вошел в дом. Он всегда останавливался поболтать с дежурными консьержами, знал всех по имени, включая жен и детей, – люди к нему тянулись. Мимо меня прошла девица в босоножках на платформе и облегающем алом комбинезоне из синтетики, с расклешенными брюками и глубоким вырезом. От сильно накрашенных тушью глаз взгляд получился остекленевшим, а губы были такого же красного цвета, как и весь костюм. Я наблюдала, как она продефилировала в фойе впереди меня.

В здании не было квартир, кроме наших, в остальных помещениях размещались различные кабинеты. Я вроде в гости никого не приглашала, а кроме меня здесь живет только один человек.

Я повернулась и еще раз прошла мимо витрин магазина.

В ярком свете витрин я с трудом различала свое отражение, но четко видела бумаги в дрожащей руке на фоне темно-синего женского смокинга на манекене, наверняка навеянного моим свадебным костюмом.

Не прошло и часа с тех пор, как Джим тронул меня очевидной и сумасбродной заботой, и вот он, несомненно, ведет сейчас эту вульгарную девицу к себе в… нет, в наш лифт. Я задрожала и, прижав папку с документами к груди, еще раз осмотрела манекены, чтобы успокоиться.

На одном из манекенов алая шелковая блузка оказалась расстегнутой. Не забыть сказать декоратору витрин.

Джим в одиночестве ждал меня в фойе. Девицы нигде не было видно. Мы молча, стоя бок о бок, поднялись до моего этажа. В лифте слабо пахло мускусом и пачулями. Стальная дверь распахнулась у моего зеркального входа, свет лифта залил дорожку до темной квартиры.

– Еще раз спасибо за чудесный подарок, – пробормотала я и, не глядя на Джима, вышла.

Двери с шипением закрылись, и я оказалась наедине с несметным количеством собственных отражений по обе стороны лифта.

Я была несчастна. В тот момент, ma chère, мне было так одиноко. Приготовив отвар из трав, я пошла в ванную.

Снятие макияжа обычно занимает у меня много времени. Я всегда начинаю с глаз, чтобы тушь не размазывалась по всему лицу, потом протираю лицо и в последнюю очередь губы. Опускаю ватный тампон в лосьон или молочко и стираю помаду. Я подняла белый тампон, окрасившийся в розовый цвет, и представила те красные губы, целующие Джима наверху, и его лицо, измазанное огненной помадой шлюхи. Из зеркала на меня смотрело побелевшее чистое лицо. Груди были не столь твердыми и упругими, как раньше. Мне было сорок четыре, и без макияжа в отношении возраста не было никаких сомнений.

Натянув через голову ночную рубашку и накинув пеньюар, я вернулась к лифту и нажала на кнопку его этажа. Раньше без приглашения я никогда не поднималась.

Двери распахнулись, и я оказалась рядом со статуями в мраморном пространстве, созданном мною для него.

Джима видно не было.

– Джим! Джим!

Мой голос отдавался эхом в каменной тишине. Я направилась к лестнице, кремовый шелк рубашки развевался при каждом шаге.

– Джим!

Наверху хлопнула дверь, звук прокатился по мраморной лестнице, и я ринулась наверх к Будде. Джим в развевающейся над брюками рубашке и босиком выскочил из коридора. Мы встретились наверху.

На публике, встречах, под давлением Джим всегда был спокоен, сейчас у него в глазах было что-то дикое. Я слишком злилась, чтобы понять, я видела только яркие красные пятна вокруг губ, на шее, словно укусы голодного вампира.

– Что случилось? – нетерпеливо спросил он. – Что-нибудь произошло?

– Я тебя не понимаю! – крикнула я.

– О чем ты?

На мгновение на его лице появилось то самое открытое мягкое выражение, какое я видела у него, спящего в Оберфальце.

– Почему ты на мне женился?

Я не могла остановиться, во мне кипели тревога и волнение.

Его лицо стало непроницаемым.

– Ты же знаешь… наш договор.

И лицо, и голос были безжизненными.

Я рассердилась еще больше.