Кружево Парижа

Мы с Джимом условились встретиться в кафе König перед культурным центром, где проходила выставка современного искусства, и, пока ждала, я заказала кусок традиционного шестислойного бисквитного торта «Добош» с шоколадным кремом. Я вдруг поняла, что это была мамина мечта, ее представление о хорошей жизни: в свободное время поехать в Меран, крупный город, ходить по магазинам и остановиться перекусить в кафе. Аппетит пропал, и, когда пришел Джим, я предложила ему нетронутый кусочек торта.

Из Мерана мы отправились в Рим, по пути остановившись сначала в Венеции, потом во Флоренции. В последний день Джим отвез меня в Помпеи. Мне было жутко ходить по окаменевшему городу, где произошла смертельная катастрофа. В каком-то месте Джим попросил позировать перед виллой на фоне Везувия. Его лицо было закрыто фотоаппаратом.

– Та-ак… Вот хорошо.

Он щелкнул кнопкой и взвел затвор для следующего снимка. Я не двигалась, уже давно приученная к его фотозаскокам – он возил с собой целую сумку кассет с пленками, отснятыми с момента покупки его «Лейки» в Швейцарии. Точно так же, как и с «Роллс-Ройсом», он наслаждался своей новой игрушкой. Он настроил объектив.

– Знаешь, Роза… ага, ага, хорошо…

Клац.

– Поверни-ка голову чуточку влево… Знаешь – я не могу даже припомнить, когда так прекрасно проводил время…

Клац.

– Облокотись чуть-чуть на ту колонну… ага. – Нет, договор что надо.

Клац.

– И я, со своей стороны, сделаю все возможное…

Клац.

– Но я просто хочу, чтобы ты знала…

Клац.

– Как инвестиция на будущее…

Клац.

– Это была хорошая сделка…

Клац.

– Отличная сделка…

Клац.

– Может быть…

Клац.

– Когда-нибудь…

Клац.

– Мы обновим условия…

Клац.

– Вот те на! Глянь на часы. Нужно отвести машину на пристань, чтобы она попала на тот корабль.

Его лицо все время скрывал фотоаппарат, а потом он повернулся и стал карабкаться обратно через булыжник, по которому мы лезли, чтобы сделать снимок. Даже если бы я видела его лицо, то ничего бы на нем не прочитала. По интонации тоже было не понять, что он сказал что-то важное.

* * *

Когда мы вернулись в Америку, он выполнял договор от и до. Я жила в квартире этажом ниже и полностью погрузилась в дела, а он в созданном для него мною мирке. Иногда мы встречались в лифте, но обычно о каких-то выходах в свет, где мы должны были появиться вместе, сообщала секретарша. По понедельникам мы, по его предложению, обедали вместе и планировали совместные мероприятия, обменивались новостями. Один или два раза в неделю в центре города я встречалась с Грасой. Она поселилась в моей комнате и медленно преобразовывала квартиру по своему вкусу. Она так хорошо управляла бизнесом, что я официально назначила ее руководить фирмой в Южной Америке, но она решила жить в Нью-Йорке. Она по-прежнему присматривала за моей квартирой и бытом, нанимая и выгоняя прислугу, и следила, чтобы все шло без сучка без задоринки.

Ты же знаешь, ma chère, в таких делах она мне не доверяла.

– Не пойму только, – однажды заявила она, отталкивая пустую тарелку (она так и варила на обед рис и бобы, исключая те дни, когда я к ней заглядывала), – дела идут хорошо. Магазин очень популярен, со всей страны тебе приходят приглашения открыть дочерние компании и новые рынки сбыта, твои фасоны еще никогда не имели такого успеха, ты нашла сестру и почтальона, и все же… даже не знаю, как объяснить… В тебе нет жизни. Чего-то не хватает.

Я задумалась. Она права. У меня было все.

Бизнес процветал. Мы с Джимом были местными знаменитостями.

Известность шла нам обоим на пользу. Я жила в сказочной квартире. Встретилась с прошлым лицом к лицу. Однако было какое-то «но», и я не знала какое.

– Может, из-за того, что всколыхнулось прошлое?

– Нет, с этим все хорошо: восстановление связи с Кристль было бальзамом на душу. И с почтальоном.

– С Лорином.

Произнося его имя, я всегда улыбалась.

– Для меня он навсегда останется почтальоном, – поддразнила она. – Он тебе часто пишет, заполняя брешь.

– Ну почти.

– Знаю, что еще есть мальчик. Но это не новость. Нет, тут что-то другое.

Она встала и унесла тарелки в мойку. Потом вернулась, сложив руки на груди.

– Наверное, это мистер Митчел.

Она одна отказывалась с ним знакомиться поближе.

– Небось пристает? Давит на тебя?

– Нет, что ты. Он ведет себя… безупречно.

Она взвешивала мои слова, глядя, как злая кошка.

– Будь осторожна.

Иногда по утрам в нашем лифте стоял стойкий запах духов или в углу кабины валялась бутылка из-под шампанского, а однажды на коричневом ковре лежала даже пара брошенных туфель на высоком каблуке, но в остальном Джим был осторожен. Прессе не удавалось пронюхать о его развлечениях, и, кроме этих нескольких следов, я ничего не знала о его личной жизни.

Но я не могла завести никаких отношений на стороне. Меня добивались два вида мужчин: симпатичные юноши, которых я встречала на вечеринках или деловых встречах, видели во мне богатую женщину не первой молодости, которой нужен… как вы, молодежь, их называете… альфонс, ma chère? Но я не дура, и у меня не было времени на развлечения, да и не хотелось рисковать и разбивать с такой тщательностью построенный образ.