Читаем Крылатые волки на льняном поле полностью

Я оглянулась на неё и, кажется, поняла наконец. Березка сонно куталась в собственные почти уже голые ветви и умиротворённо качалась на ветру.

Счастливо вздохнув, я сделала такой глубокий выдох, что вместе с ним отлетела и моя душа. Я воспарила вверх и лишь с любопытством наблюдала, как земля удаляется от меня. Я лечу туда, где начну всё с начала. Только бы не забыть…

А если и забуду, я буду пытаться вспомнить. Обниму берёзу снова живыми руками и что-нибудь обязательно вспомню.

// 2009


Разговор с собой. Каминг-аут перед зеркалом


Я стою и смотрю на себя.

Взгляд исподлобья, нервная ухмылка.

Боже… Меня даже передергивает от отвращения.

- Чего кривишься?

Вздрагиваю от этого скрипучего голоса и размышляю, как бы достойно ответить.

- Да не нравишься ты мне…

- А я и не обязана всем нравиться!

Вызов, звучащий в голосе, рождает во мне ответное раздражение.

- Всем не стоит и пытаться нравиться. Бесполезно и унизительно. А вот себе самой нравиться не помешало бы.

- Ха!

Да, этот разговор будет не из лёгких.

Но нам надо поговорить. Давно пора.

- Мне кажется, ты слишком бравируешь своей… самоидентификацией, - осторожно замечаю я.

Она рассмеялась. Странно было слышать этот смех со стороны. Он звучал незнакомо и… довольно привлекательно. Пожалуй, если бы я его услышала где-то на улице, то обернулась бы и поискала глазами источник.

- Даже если и так, что с того?

Снова мне бросают вызов в лицо. Смиренно молчу, но взгляд не отвожу. Постепенно она смягчается и уже не так агрессивно заговаривает со мной.

- Я бы не называла это бравадой. Скорее защитная реакция. Я поняла, кем являюсь, теперь мне надо донести это остальным. И мне дико страшно.

Страшно… Да, ей страшно. Я чувствую это. Даже воздух вокруг вибрирует от напряжённых нервов. Колючки взгляда на самом деле мягки, как у новорожденного ёжика.

Мне даже становится… жаль её? Похоже, она это чувствует и снова обрастает панцирем недоверия.

- И что же, я не услышу ни слова в поддержку? - с лёгкой издёвкой меня провоцируют.

Не поддаюсь.

- Ни к чему. Это твой выбор и твоя жизнь.

- Да уж… Но и твоя тоже.

- Моего согласия никто не спрашивал.

- Ну, если мы не можем договориться между собой… - Она презрительно смотрит на меня и продолжает: - Решать буду я. За обоих.

Молчу. Мне действительно нечего сказать. Слова застревают в горле как колючки чертополоха и не идут наружу.

- Хорошо…

- Что-что? Я, конечно, дико извиняюсь, но не могла бы ты повторить! Плохо было слышно.

- Хорошо.

- Что хорошо?

- Ты за нас решаешь.

- Спасибо за разрешение.

Картинный поклон в пояс добивает меня морально.

- Да! - Теперь уже я кричу. - Я признаю, что в тебе смелости и решимости больше.

- Это я и так знаю.

Ворчит, но уже без злобы.

- Я только понять хочу… Что тебя на это подвигло?

- Жизня распрекрасная. Туды её налево…

- И чем не угодила?

- Да всем хороша. Только тошно. От вранья.

- А от правды, значит, сразу полегчает.

- Вот в этом я как раз сомневаюсь.

- Сомневаешься, но идёшь на это.

Прицел взгляда наведён прямо на меня и я даже физически ощущаю его убойную силу. Ничуть не страшно, а только интересно. До чего мы договоримся.

- Я устала врать. Себе и всем вокруг.

- Большинство людей занимается этим всю жизнь.

- Я не большинство.

- Смелый вывод. И кто же ты?

- Отверженное меньшинство.

- Приятно познакомиться! - В реверансе не приседаю, хотя очень хотелось.

- Слушай, отстань, а?

Почти что рычит, но мило так.


Ладно, зайдём с другой стороны.

- Скажи, что ты сейчас читаешь?

- А то ты не знаешь!

Терпение, только терпение…

- Я-то знаю, но хочу услышать это от тебя.

Подозрительный взгляд из-под век буравит во мне игольное ушко.

- Достоевского. «Преступление и наказание».

- Вот как… И на чём основан такой выбор?

- О вкусах не спорят. Впрочем, зачем я тебе это говорю?

Она уводит взгляд в сторону и пытается что-то насвистывать.

- Хорошо, кажется, я и так понимаю. Ты упиваешься чужим ничтожеством и мерзостью существования.

- О да! Кажется, ты меня неплохо знаешь.

- Надеюсь. - На самом деле, я и впрямь на это надеюсь. - Тебе так легче воспринимать своё собственное существование…

- Возможно.

- Так и есть. - Наслаждаюсь её лёгким смущением. - Да, проще жить в дерьме, когда знаешь, что кто-то в нём по уши. Знал бы Фёдор Михалыч, какой психотерапевтический эффект имеет его произведение… Что ж. Чему быть, того не миновать.

- Ага. И будь что будет? - Подмигивает мне по-приятельски.

Слабо так улыбаюсь в ответ.

Мутное зеркало реальности слегка поскрипывает и поддёргивается мелкой сеткой трещин. Пытаюсь уцепиться взглядом за ускользающее лицо и понимаю, что никогда уже не буду такой, как прежде.


неприятно быть


"Ад и рай - в небесах", - утверждают ханжи.

Я, в себя заглянув, убедился во лжи:

Ад и рай - не круги во дворце мирозданья,

Ад и рай - это две половины души.

(О.Хайям)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее