Читаем Крылатый пленник полностью

Немногим лучше оказалось положение и в цехе. Смонтированные станки покрывала упавшая штукатурка и обломки стен; в цехах стало светло – сквозь бреши врывался воздух и дневной свет. Оборудование превратилось в утиль. Помещение охраны со всеми личными вещами эсэсовцев полностью исчезло, превратилось в пыль. Восстановить здание было возможно, техника – полностью погибла. Но главная опасность таилась в том, что несколько бомб, попавших в здание и во двор, не взорвались. Американцы часто применяли замедленные бомбы, и немецкий прораб приказал тотчас же поставить всех заключённых на «разминирование». С карьера привели людей – жертв среди них не оказалось.

Заключённых разделили на несколько команд, по числу неразорвавшихся бомб. На почтительном расстоянии от команд расставили бледноватых конвоиров, приказав навести автоматы на работающих. Вячеслав Иванов и Раймон Пруньер попали в одну команду.

<p>2</p></span><span>

Орудия – кирка и лопата, лом и тяпка-мотыга. Ни отбойного молотка (компрессоры приказали долго жить), ни экскаватора: ведь при разминировании такая машина может пострадать. Заключённые, разумеется, не в счёт!

Сперва работа подвигается быстро – раскидывают верхний слой почвы, взрыхлённый и как бы взбухший от воздушной занозы, впившейся в тело земли. Выкопана метровая яма, заключённые опускаются в неё. Наружу вылетает грунт, видно мелькание лопат. Темп замедляется. Вот уже получился двухметровый котлован такой ширины, что в нём свободно работают плечом к плечу человек десять. Подходит прораб, боязливо глядит вниз:

– Абер форзихт, форзихт, ферфлухтес донерветтер… фердаммт нох маль![76]

Раймон подмигивает Вячеславу: разнервничался фриц! Боится, как бы самому не взлететь в воздух вместе с обречёнными.

И вот на глубине в три, иногда четыре, а впоследствии случалось и на пяти метрах, показывается смятая железка стабилизатора и чёрное тело фугасной бомбы. Иногда об неё позвякивают лопаты, и тогда прораб наверху непроизвольно отскакивает. По телефону вызывают специальную команду из какого-то лагеря в Розенхайме. Оттуда привозят молчаливого мужчину средних лет в цивильной одежде, с особой повязкой на рукаве. Он спускается в котлован, осматривает бомбу и показывает, где нужно ещё немного подкопать. Потом ему подают набор гаечных ключей. Бригаду поднимают из котлована на-гора, конвой отводят ещё дальше, с незнакомым специалистом остаются в яме только два помощника, по его выбору.

В этот раз он выбрал Вячеслава и Раймона и слабо улыбнулся им, обнажая бледные дёсны. Затем гаечным ключом очень решительно стал орудовать над взрывателем. Двое помогали: то поднажать, то подчистить. И вот – головка свинчена, «хирург» опять устало улыбается и… лезет в соседний котлован. Тела обезвреженных бомб тут же закапывали со всей смертоносной начинкой. Кранов для подъёма тяжёлых бомб под рукой не было, узники были слишком слабы. Самые мелкие бомбы извлекали и подрывали на карьере, тяжёлые закапывали. И поныне, вероятно, немало зданий в германских городах стоят на довольно «зыбком» базисе из начинённых тротилом американских невзорванных бомб, с вывинченными головками взрывателей. Сомнительный фундамент мирного благополучия!

Жить в разбомблённом гараже стало негде. Ремонт должен был занять недели две, чтобы вновь оборудовать помещения для эсэсовцев и заключённых. Всю «лагеркомандо Штефанскирхен» перевели временно в город Розенхайм. Узников поселили в каком-то пустующем здании торгового склада с глубокими подвалами, где было пусто, холодно и сыро, но сравнительно безопасно при налётах.

В самом городе тоже были десятки невзорвавшихся бомб. Они торчали в домах, вернее, под домами, пробивши крыши и перекрытия до подвала и зарывшись в грунт под фундамент. Они сидели в почве садиков и скверов, посреди улиц и площадей, на железнодорожных путях, у пакгаузов и складов. Участок с бомбой обносился заборчиком из досок, на ограде писали «ферботен», и население обходило её. Было много случаев неожиданных взрывов этих бомб среди ночи, когда городок спал. Рассказывали, что подрывалось и много детей, игравших близ запретных участков или тайком, из любопытства, пробиравшихся в ограды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза