Крыло беркута. Книга 1

Одна лишь мысль, одно желание владело им в этот момент: скорей домчаться до врага, взять его за горло и терзать, терзать, пока жажда мести не будет утолена. Проучить его так, чтобы не смог больше ходить с гордо поднятой головой. Наказать, не считаясь ни с чем…

Существует неписаное и никем не утвержденное, но общепринятое правило: если два рода или два племени завраждовали, то по вызову нападающей стороны они должны встать лицом друг к другу и вступить в честный бой. Если же одна из сторон, нарушив правило, нападет без предупреждения, набросится на мирных, ничего не подозревающих людей, она обесчестит себя. Все будут считать, что она слаба, боится противника. Лишь в открытом, честном бою мужчина может показать свою доблесть, а племя — добыть славу.

Не будь Байгубак удручен неудачами последнего времени, не получи худую весть так неожиданно, — он, возможно, не потерял бы самообладания, не забыл о неписаном законе. Но его охватило бешенство, и он уже не мог отличить белое от черного, не в состоянии был подумать о каких-либо правилах. В ушах турэ, прикрытых краями остроконечной шапки, стоял звон, никаких слов, кроме клича племени, он бы не воспринял. Изредка Байгубак бросал взгляд назад, на своих егетов, и, пригнувшись к луке седла, гнал коня дальше. Скорей, скорей!..

А сынгранцы, для которых стычки с енейцами стали уже привычными, ждали их. Было ясно, как день, что извечный враг совершит ответное нападение. Все понимали: на этот раз енейцы явятся в озлоблении и схватка будет ожесточенной. Да, ожесточенной, но в пределах правил, то есть воины сойдутся лицом к лицу. Сынгранцы по-своему готовились к этому.

Булякан, по-прежнему считая Шакмана родственником, послал к нему гонца. «В случае чего, — если столкновение с енейцами окажется слишком тяжелым и надолго затянется, — пришли на подмогу часть своих батыров», — просил он свата.

Шакман ответил: «Ладно», — а про себя решил подмогу Булякану, в каком бы положении он ни оказался, не посылать. «Кто бы там ни взял верх, я выгадаю, — рассудил хитрый Шакман. — Коль победят сынгранцы — как-никак свои, их добыча в конце концов станет моей. А одолеют енейцы, так можно их добычу отобрать сразу, сославшись на то, что ограбили моего родственника…»

Но как нередко случается, люди рассчитывают, а жизнь распоряжается по-своему.

Енейцы напали на сынгранцев, не придерживаясь правил и порядка честного боя. Налетели вечером, в сумерках, так что дозорные вовремя их не заметили. Собаки — и те сплоховали, подняли лай слишком поздно. Беспощадный враг нанес неотразимый удар. Одна группа нападающих устремилась к табуну и отсекла его от становища. Сынгранские воины, лишенные коней, заметались по становищу, хватаясь за оружие. Но разве устоит пеший против всадника, летящего на разгоряченном скакуне! Чем пеший ни вооружись — острым ли копьем, секирой ли, тяжелым кистенем или дубинкой — конный налетчик имеет явное преимущество. Падали сынгранские егеты, оглушенные сукмарами или пронзенные копьями, падали под копыта вражеских коней. Слетели с седел и несколько енейцев, но до остальных сынгранцы не дотянулись, не смогли дать отпор, как ни старались, подбадривая себя кличем племени. Не «барлас» гремел над сынгранской землей, а чужой клич:

— Айкара! Айкара!

Вихрем пронеслись енейцы по становищу и, повернув коней, набросились снова. Никого они не щадили на этот раз — ни выбежавших из юрт женщин, ни детей. Убивали взбеленившихся собак, даже протыкали копьями войлок юрт, чтобы поразить затаившихся там, рушили лачуги. Это был не обычный налет ради барымты. Енейцы устроили кровавое побоище, их злоба обернулась для племени Сынгран великой бедой. Многие пали, многие были ранены, покалечены — племя не погибло полностью лишь благодаря сгустившейся темноте. Булякан-турэ, выскочив из юрты с копьем в руке, пытался воодушевить своих воинов кличем племени, но тоже упал, получив тяжелое ранение.

Енейцы беспрепятственно покружили по яйляу и удалились, угоняя попавшийся на глаза скот.

Племя Сынгран после этого сокрушительного удара уже не смогло оправиться.

Говорят, разоренное гнездо — пристанище для вороны, слабое племя — добыча для любого проходимца. Мысль о беззащитности племени усугубляла страдания раненого Булякана, вдобавок жег его стыд. Не подлежало сомнению, что в случившемся более всех виновен он, предводитель.

Почувствовав себя чуть лучше, Булякан созвал оставшихся в живых сынгранцев.

— Почтенные, я не сумел оберечь племя, — сказал он горестно, обращаясь к старикам. — Назначьте нового предводителя.

Сына, который мог бы возглавить сынгранцев, у Булякана не было. Акхакалы растерялись.

— А сам ты… Что сам ты намерен делать? — спросили они.

— Я, почтенные, покину эти места, где на племя пал позор.

— Куда же ты направишься?

— Куда придется.

— Тогда и мы уйдем отсюда. Наша доля здесь, должно быть, кончилась.

На том и порешили.