Жизнь проходит, а Шакман-турэ по-прежнему далек от заветных своих целей. Сколько уже ханов сменилось на его памяти, а он не добился еще даже привилегий тархана. С восшествием каждого нового хана на трон обновлялись его надежды; в ожидании птицы счастья он и не заметил, как пролетели лучшие годы жизни. Оглянешься, подобно путнику, чтобы посмотреть, сколько пройдено, — позади уже завершается счет по пятому десятку. Почти полвека прожито, а он, можно сказать, ничего не достиг. И в жизни племени особых перемен нет. Зимует большинство тамьянцев все в тех же, оставшихся от дедов-прадедов, землянках с затянутыми брюшиной оконцами. Весной, летом и осенью спасаются от непогоды в порыжевших под солнцем, забрызганных слякотью юртах. — Как было двадцать лет назад, так и теперь. Даже хуже. Положение племени ухудшается из года в год, ясак высасывает его жизненные соки.
Впрочем, несправедлив к себе Шакман, кое-чего он все же добился, не миновали его и удачи. Взять того же Апкадира. В соседних племенах довольствуются услугами всякой мелкоты, не обладающей должными знаниями, а у Шакмана мулла имеет звание шейха. Как ни суди, ближе к аллаху он, тамьянский мулла. Есть у Шакмана и еще кое-что, чему могут позавидовать другие турэ. Хоть и стоило это немалых хлопот, построил он себе у склона Акташа бревенчатый дом. Пригласил мастеров, умело орудующих топором, из дальних мест, из-под Нукрата. Поскольку отчаянный Биктимир предпочитал проводить день в лесу, подальше от людских глаз, он и валил сосны. А мастера подняли сруб, настелили пол и потолок, покрыли крутую крышу белым лубом. Когда они навесили дверь и вставили окна, Шакман нарадоваться не мог: до того все ладно получилось. Походил вокруг дома, постукал обухом топора по толстенным бревнам, будто проверяя, крепки ли, пощелкал ногтем по звонким стеклам, — специально посылал людей в Казань за настоящими стеклами… Издалека виден дом, сияет стенами и окнами на возвышении возле старого дуба, на котором вырублен родовой знак Шакмана. И сам этот дом — знак его силы и богатства.
Бревенчатый дом заметно приподнял настроение Шакмана, возвысив его над другими турэ, такими, скажем, как сынгранский или енейский. К сожалению, несколько омрачалась его радость разговорами о том, что у ирехтынского предводителя Асылгужи не один, а несколько подобных домов. Утверждали даже, что у ирехтынцев землянок вовсе нет, что зимуют они все в деревянных избах. Правда это или пустые слова — Шакман допытываться не стал, посчитал такие разговоры унизительными для себя. Зато у него есть каменная клеть, хранилище оружия и тайных ценностей! Мало этого, так неподалеку от хранилища стоит его кузница. Топоры, ножи теперь не приходится искать на стороне, наконечники для стрел, копий — тоже свои. Давно уже пользуются тамьянцы разнообразными дарами леса. Вырубают борти, собирают мед (борти, помеченные тамгой в виде крюка, принадлежат главе племени). Кроме того… Кроме того, налаживает Шакман скрытный пока промысел. В лесу, в одном из оврагов тот же Биктимир выгоняет из березы деготь. И смолу сосновую собирает этот сноровистый кара-табынец. Хоть и не своего, как говорится, стада скотинка, а пользу приносит немалую. Было уже: направлявшиеся в сторону Имянкалы торговцы охотно обменяли свои товары на деготь и смолу…
Задумавшись, Шакман слегка вздремнул и не заметил, как в юрту вошел Апкадир. Вздрогнул, услышав приветствие муллы.
— Вагалейкум ассалям! — ответил Шакман, нехотя размежив отяжелевшие веки и глянув на муллу. — Садись!
Апкадир, пыхтя, опустился на колени, подобрал ноги под себя. «Ожирел божий угодник! Надо, надо согнать с него жирок!» — подумал Шакман.
— Гляжу я на тебя, — начал он разговор, — и диву даюсь. Лопнешь ведь скоро, перекормил тебя мир.
— Волею аллаха, турэ, волею аллаха! Пищу, ниспосланную им, грех отвергать.
— Аллах не сам подает. Не забыл ли ты, мулла Апкадир, где живешь, из чьих рук берешь?
Мулла задышал учащенно, подергал носом, голос его стал еще тоньше.
— Нет, мой турэ, я не забываю об этом… Не пойму, чем я тебя прогневил. Может, кто-нибудь оклеветал меня?
— Да кому нужно клеветать на тебя! Сам вижу: скоро лопнешь. И стадо твое разрослось — дальше некуда! Со мной, что ли, решил потягаться в богатстве?
— Упаси аллах, турэкей, чтоб мне в голову пришло такое! Скот идет ко мне благим путем, а потому он огражден от бед, и стадо мое множится.
— Знаю я, каким путем идет к тебе скот, да ладно, хватит пока об этом… Рассказывай, что слышно нового.
Апкадир, встревоженный началом разговора, собрался было выложить кое-какие новости, чтобы отвлечь внимание турэ от себя, но коль уж дело не зашло слишком далеко, решил новости пока что приберечь. Он давно наловчился разговаривать с Шакманом, приноравливаясь к его настроению и вставляя новости лишь тогда, когда возникала необходимость в этом.
— Ничего нового, турэкей, не слышно. Путёвых вестей нет.
— Стало быть, есть непутевые?