— Не стоит, турэкей, портить себе настроение всякими пустяками, — сказал мулла, стараясь придать своему голосу внушительность. — Я думал: турэ позвал меня неспроста, должен быть важный повод. Может, случилось событие, о котором надо сделать запись в книге племени? Я принес ее с собой…
Не дожидаясь ответа, мулла вытащил из-за пазухи драгоценную тетрадь, переименованную в «Книгу истории».
— Ладно, прочитай что-нибудь, — сказал Шакман. В плохом настроении он любил слушать записи, сделанные в этой книге.
— Бисмилла хиррахман иррахим!.. Что предпочтешь выслушать, мой турэ: из жизни племени или из пережитого ханами?
— Погоди, скажи мне сначала вот что: где мой сын? Где сейчас скитается Шагали? Как вернуть этого неразумного мальчишку домой?
Такой поворот в разговоре вполне устраивал муллу. Он напустил на лицо серьезность, покачал головой.
— Не знаю… Пути и судьбы человеческие ведомы одному аллаху…
— Не крути, мулла! — оборвал его Шакман. — Скажи прямо: где он?
— Только аллах это знает.
— И ты знаешь. Все ты знаешь. И я должен знать. Не хитри!..
Мулла склонил голову набок, будто задумавшись, подергал носом, но ничего не сказал в ответ.
— Нельзя ли вернуть его поскорей?
— Нет, он вернется не скоро. Да. Не повернет обратно, пока не ударится лбом о стену.
— Какую стену? Где эта стена?
— Она может оказаться в любом месте. Был бы лоб — стена найдется.
— Будь она неладна! Как бы глупец из-за никудышной девчонки не расшиб себе лоб!
— И такое возможно, вполне возможно…
Мулла, пряча взгляд, принялся перелистывать «Книгу истории». Он и в самом деле не все, так кое-что знал и мог бы сообщить Шакману, что его сын направился в сторону Казани, но, верный привычке приберегать важные сведения на крайний случай, не сообщил. Шакман же больше не напирал, хотя и почувствовал неискренность в ответах муллы, — решил выждать и взять его за горло неожиданно.
Шакман подтянул горку подушек, прилег на бок.
— Читай!
Апкадир начал с записей, отражавших отношение главы тамьянцев к казанским ханам. Шакману нравились упоминания его имени вместе с ханскими именами, мулла прекрасно это знал.
«Близкий сердцу нашего турэ Шахгали-хан владел троном два года, — читал вслух Апкадир. — Наш турэ вознамерился предстать пред его ликом, приготовил богатые дары. Однако не суждено было задуманному сбыться. Казанцы (сеиды) объявили, что Шахгали-хан продался урусам, и прогнали его…»
Воспоминания о временах Шагали-хана несколько улучшили настроение Шакмана, но тяжесть с его сердца не сняли, напротив, разбередили душу, раздув в ней угольки былых надежд. Да, большие надежды возлагал он на Шагали-хана, немалые дары приготовил, но не успел преподнести… Впрочем, хорошо, что не успел. А то пустил бы свое добро на ветер, пропали бы дары зря.
Апкадир продолжал:
«После Шахгали-хана на казанский трон сел Сахиб-Гирей-хан, вслед за ним ханом стал его младший брат Сафа-Гирей. Родом они — крымцы…»
Шакман хорошо помнит: узнав о захвате власти Сахиб-Гиреем, он пришел в такую ярость, что готов был подпалить собственную юрту — гори все жарким пламенем! Восшествие на престол Сафы-Гирея воспринял спокойнее. «Того быстро прогнали, и этот долго не усидит, — решил он тогда. — Сменит его кто-нибудь попорядочней. Надо набраться терпения. Может, вернется тот же Шагали…» В терпеливом ожидании и колебаниях — не поехать ли к хану, а если поехать, не окажутся ли хлопоты и траты пустыми — Шакман и не заметил, как прошло семь-восемь лет. В конце концов, решив — будь что будет, он собрался в путь, чтобы предстать перед Сафа-Гиреем. «Ханский рот шире ворот, — рассудил он. — Какой бы дикой породы ни был хан, от даров не откажется и, глядишь, отблагодарит ярлыком на тарханство».
Нуждался он в этом ярлыке, крайне нуждался! Дождавшись лета, приготовил изрядно меду в сапсаках, пушнины в тюках и уже вот-вот должен был выехать, но поездку пришлось отставить. Не усидел-таки Сафа-Гирей на казанском троне, свалили его и передали власть Янгали-хану.
Будто следуя ходу мыслей Шакмана, мулла читал:
«Сафа-Гирей-хан пробыл у власти восемь лет. После него был посажен на трон брат Шахгали-хана Янгали-хан. Произошло это в 939 году хиджры[47]
. Янгали-хан был молод и не женат. Спустя год он обратился к великому князю урусов Василию. Попросил его разрешения на женитьбу, ибо зависел от него…»В памяти Шакмана раскрылась новая страница прошлого. Опять порадовался он тогда благоприятному стечению обстоятельств. Не потратился зря — одна радость. Янгали оказался братом Шагали-хана — вторая радость. Ведь чуть поторопись Шакман, успей предстать перед Сафа-Гиреем — все хлопоты, все дары пошли бы прахом. Пришлось бы горько сожалеть, что поспешил. Но более всего воодушевила его мысль о том, что давние надежды близки к осуществлению. Шутка ли, новым повелителем стал брат любезного его сердцу касимовца! Вот уж к нему надлежало поехать непременно. Только выждать, пока семнадцатилетний хан немного возмужает. Само провидение как будто указывало: избегай поспешности — избежишь ошибки…
Мулла Апкадир, уткнувшись в книгу, продолжал: