Крым и крымчане

Пробовал было порулить сын Хмельницкого Юрий-Юрась, но не обладал ни талантами отца, ни дипломатической ловкостью. Какое-то время он бездарно и неуклюже метался между четырьмя заинтересованными державами, надоел всем, казачью поддержку потерял, и, в конце концов, турки его, как личность жалкую и никчемную, которая только путается под ногами серьезных людей, бесцеремонно удавили где-то на берегу Дуная, предлога ради обвинив в убийстве какой-то еврейки (хотя, в общем, османам были как-то несвойственны как борьба с антисемитизмом, так и антисемитизм). Но кто бы разбирался? Удавили и удавили, дело, в принципе, житейское…

Вольготнее всех посреди этого бардака чувствовали себя запорожцы, для которых открылась великолепная возможность грабить всех подряд, что они старательно и творили, в удобный момент то делая набеги на крымские владения, то выступая против московских войск, то по старой казачьей привычке вторгаясь в Молдавию. Ну и, конечно, крымские татары пользовались общей неразберихой на всю катушку…

Этот период войны всех против всех, длившийся более четверти века, в дореволюционной русской историографии получил название «Руина» – по заголовку рукописи архимандрита Батуринского монастыря, очевидца событий. Ученый монах компанию гетманов, за одним-единственным исключением, характеризует крайне нелицеприятно:

«Выговский Иван – клятвонарушение (московскому царю. – А. Б.), братоубийство, привод татар на уничтожение народа Малороссийского, продажа Руси католикам и ляхам, сребролюбец велий.

Хмельницкий Юрий: клятвопреступник трижды, христопродавец веры и народа ляхам и бусурманам; привод татар.

Дорошенко Петр – мздоимец, лихоимец, клятвопреступник, виновник братоубийства и мук народных, от татар претерпленных, слуга бусурманский.

Тереря Павел – сребролюбец, клятвопреступник и холоп добровольный ляшский. Подстрекатель Ю. Хмельницкого на измену.

Многогрешный Дамиан – раб лукавый, двоедушный, к предательству склонный, благовременно разоблаченный и кару возмездия понесший.

Самойлович Иван – муж благочестивый, веры греческой, православной и народу русскому привержен».

Тот еще гадюшник. Тем более, что данные архимандритом неприглядные характеристики подтверждаются массой исторических фактов и записками других свидетелей событий.

Во что превратилось после Руины Правобережье, описал еще один очевидец событий, летописец с Левобережья Самойло Величко: «Видел я многие города и замки безлюдные, опустелые, валы высокие, как горы, насыпанные трудами рук человеческих; видел развалины стен, приплюснутые к земле, покрытые плесенью, обросшие бурьяном, где гнездились гады и черви (змеи. – А. Б.); видел покинутые впусте привольные украинско-малороссийские поля, раскидистые долины, прекрасные рощи и дубравы, обширные сады, реки, пруды; озера, заросшие мхом, тростником и сорною травою; видел на разных местах и множество костей человеческих, которым было покровом одно небо…»

На Левобережье обстояло немногим лучше…

Понемногу хаос улегся, войны кончились. По «вечному» миру меж Россией и Речью Посполитой (1668) за Россией оставались Левобережье и Киев – который, кстати, московский царь попросту купил у польского короля за 200 тысяч злотых и присоединил к Гетманщине (как впоследствии Петр I законнейшим образом купил Прибалтику у шведов за гораздо большую сумму).

Войско Запорожское полной свободы лишилось, став вассально зависимым от России, и в отношения меж Москвой и Сечью польский король обязывался более не вмешиваться. Подолье отошло к Турции.

В общем, наступил пусть худой, но мир. Правда, он, как сплошь и рядом случалось по всей Европе, «вечным» не стал. Вечность уместилась в пятнадцать лет – после чего вспыхнула русско-турецкая война, сейчас совершенно забытая, а зря – она принесла серьезные победы русскому оружию.