Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

К нашему неземному восторгу, детский завод, пропахший горелой пластмассой, выдавал колоссальное количество брака: его мусорные контейнеры просто ломились от слитков компасов и недоделанных электромоторчиков. Иногда нам удавалось вынести с зашарпанной «Чайки» расплавленную глыбу, состоящую из сотен компасов, и спрятать ее в подвале жилого дома. Выковырянные из глыбы кружки с бессмысленно дрожащей двухцветной стрелкой я обменивал на всякую дребедень: вкладыши из упаковок иностранных жвачек, марки, значки. Бывало, я шатался по району с карманами, плотно набитыми компасами, понимая, что помойки этими романтическими атрибутами были завалены неспроста. Искусственный компас хоть и бутафория, но все-таки символ морских путешествий. А мы ведь жили на морском побережье Москвы.

Летом мы втихаря ходили плескаться в заросший тиной, кишащий пиявками пруд, расположенный между улицей Каховка и Балаклавским проспектом. Честно говоря, это был даже не пруд, а огромная большая теплая лужа с мелкой рыбой, стрекозами и прочей чудесной живностью. «Пляж» представлял собой крохотную проплешину, вытоптанную до пуленепробиваемой твердости. Пятачок, облюбованный купальщиками и купальщицами, отделяла от мира огромная ржавая труба диаметром не менее метра. Летом к ней невозможно было прикоснуться — горячо. Шагнув в воду с пляжного берега, даже высокий человек моментально погружался в воду по грудь. Ну а обычный ребенок уходил с головкой. Зато проплыв по направлению к центру лужи метров двадцать, купальщик достигал острова. На нем ребенок лет десяти уже мог стоять в воде по колено. Но долго стоять на острове тоже не выходило: ноги довольно быстро утопали в иле. Во время заплыва на остров важно было не наткнуться на угловатые железки, торчащие из дна лужи.

Иногда на пляж приходили девчонки. Одной из купальщиц я даже помог доплыть до острова, а потом подарил ей портретик Гагарина, предназначенный для ремешка часов. Ну, как помог? Просто плыл рядом и следил, чтобы она не утонула. Честно говоря, мне очень понравилось быть ее водным проводником. Когда мы достигли острова, она схватила меня за руку и задрожала. Ее рука была белая, холодная, покрытая гусиной кожей. Все время, пока мы торчали на острове, она сжимала мой локоть. А мне было приятно, что она боится и что я — единственная ее «соломинка» посредине этого черного страшного пруда, в котором каждое лето кто-нибудь тонул.

На пляже девчонки обычно сидели отдельно от нас, но потом — слово за словом, шутка за шуткой — мы объединялись в одну компанию.

Вообще, конечно, пруд был не нашей вотчиной. Он скорее находился в зоне влияния пацанов с Балаклавского проспекта, но все-таки это место считалось как бы общественной нейтральной землей. Сюда приходил народ и с Каховки, и с Балаклавы, и с Одесской, и с Керченской, и даже с далекой Азовской.

На пляже мы курили собранные по округе и в подъездах бычки. Иногда я по просьбе своих корешей читал с выражением оду окуркам:

Во рту — говно, курить охота,

А денег — только пятачок,

но вдруг в углу находит кто-то

полуистоптанный бычок!

И крики радости по праву

Из глоток жаждущих слышны.

Я вам пою, пою вам славу

Бычки, окурки, долбаны!

После прочтения я кланялся. И все ржали.

— Знаешь, чем отличается долбан от бычка? — спросил я девушку, которая плавала со мной на остров. — Бычок — это притушенный окурок, а долбан — это самокрутка, набитая табаком, ссыпанным из разных окурков. Поняла?

Она выпустила изо рта облачко дыма и задумчиво на меня посмотрела. Мне показалась, что моя попытка блеснуть эрудицией не произвела на девчонку никакого впечатления.

Керченская

Я шел из гастронома, расположенного неподалеку от перекрестка Керченской и Каховки. В гастрономе я купил кусок мяса. Ритуал покупки состоял из нескольких действий. Сначала надо было отстоять очередь в отдел «Мясо», а потом — очередь в кассу. Затем с чеком подойти к отделу «Мясо» и получить кусок мяса, завернутый в бежевую жесткую бумагу, нашпигованную мельчайшими опилками. Пока мы стояли в очереди за мясом, можно было послушать и рассмотреть весь магазин.

Магазин представлял собой огромный облицованный кафелем зал. Каждый удар топора мясника, который рубил мясо, эхом разносился по этой кафельной пещере. Торговый зал не был загроможден товарами, поэтому глухое эхо отскакивало от кафеля многократно. Четыре кассы располагались в самом центре магазина в виде креста. Полные кассирши в белых халатах, надетых поверх вязаных, как правило, фиолетовых кофт, сидели спина к спине. Довольно часто кассирши сидели в серых пуховых платках, накинутых на плечи. Некоторые кнопки их кассовых аппаратов были заклеены пластырем, а на вертикальные ряды кнопок для выбивания сумм с двумя и тремя нулями были надеты предохранители — крышки от футляров зубных щеток. Футляр от зубной щетки защищал от страшной беды — случайного пробития крупной суммы.