Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник]

Прилавки располагались вдоль стен и окон. В отделе «Рыба» красовались причудливо выложенные из консервов «Сельдь иваси» пирамиды, в отделе «Овощи-Фрукты» возвышались пирамиды из прозрачных литровых банок «Икра баклажанная». В отделе бакалеи ничего не возвышалось и не красовалось. В отделе «Воды» торчали два конусообразных сосуда с краниками на острие. В одном краснел томатный сок, в другом золотился яблочный. Около конусов находился прибор для мытья граненых стаканов. Мытье стаканов было очень быстрым, так как желающих выпить соку было много. После поворота специального рычажка под пластиковым куполом начинал бить миниатюрный фонтанчик. Продавщица ставила стакан прямо на фонтанчик, и струя смывала красный налет со стенок стакана. Грязная жидкость стекала непонятно куда. Сифилиса, герпеса, гриппа любители сока совсем не боялись. Да и не болел никто толком. В томатный сок покупатели всегда добавляли соль, которая стояла рядом в полулитровой баночке. От постоянного макания ложечки соль была розовая и твердая. Поэтому иногда ее приходилось долбить ложечкой.

Продавщица отдела «Воды» обычно стояла в гигантской меховой шапке. Кассирши тоже сидели в меховых шапках. И женщины из очереди тоже красовались своими шапками — одна другой больше. Мужчины же стояли либо в бобровых и нутриевых ушанках, либо в каракулевых пирожках, либо в «гребешках», таких вязаных полупилотках с острием посредине. На некоторых гребешках было написано «ЦСКА» или «SKY». На верхние части тела были надеты болоньевые куртки. Или дубленки. Или шерстяные пальто. На ногах у некоторых избранных пестрели дефицитные «луноходы».

Уборщицы ходили в синих халатах и платках. Платки они завязывали узлом на затылке так, чтобы ткань закрывала уши. На их ведрах всегда красовался инвентарный номер, намалеванный весьма небрежно, и болталась черная тряпка. Они ставили ведро на кафель таким образом, чтобы резкий звук от соприкосновения ведра с кафелем разлетался по всему магазину, заставляя покупателей вздрагивать. Потом они отпускали ручку ведра, и она падала на край ведра с еще более резким звяком. Если во время мытья кафельных полов покупатели не расходились перед надвигающейся шваброй, уборщица тыкала ей прямо в «луноходы» покупателей.

В магазине работали подсобные рабочие. Как правило, ими были отсидевшие, либо спившиеся, либо отсидевшие и спившиеся одновременно мужики. Мы видели однажды, как один из них выскочил из подсобки в зал, понесся по нему с диким воплем, потом рухнул на пол и мелко затрясся, будто к нему подключили электрические контакты. Изо рта у него повалили хлопья пены. Другой рабочий зачем-то стал ему совать в рот доску от ящика из-под марокканских апельсинов. Женщины в этот момент охали и покачивали своими циклопическими шапками.

Мясник рубил говяжью тушу на круглой плахе, затем выкладывал на металлический лоток куски и выносил это дело на прилавок. Покупатель выбирал себе обрубок туши, мясник ее взвешивал, заворачивал в бежевую бумагу с опилками и писал на ней тупым карандашом цену. Покупатель бежал в кассу, вставал в очередь и пробивал указанную сумму. В этот момент другой ушлый покупатель мог подсуетиться и пробить эту сумму раньше законного покупателя и забрать себе чужой кусок, не отстояв первую положенную очередь. Бывали такие случаи.

Из гастронома я любил возвращаться домой по Керченской, мимо психдома. Забор дома скорби украшали витиеватые буквы «D», что означало: здесь изрядно поработали болельщики команды «Динамо». Слово «граффити» тогда еще не придумали, зато вовсю пользовались термином «лжеболельщики», который сегодня давно и безнадежно забыт. Обогнув психушку около гостиницы Академии педагогических наук, я шел по задумчивому пустырю с торчащими башнями высоковольтных ЛЭП. Провода от напряжения враждебно гудели, давя на психику. Рядом с психушкой в восьмидесятые располагалась «фазенда» — бывший павильон быстрого питания, построенный к Олимпиаде‑80.

На стройке этой «фазенды» меня засосало в яму, наполненной грязью. Удивительное это чувство — постепенно засасываться в какую-то хлябь: сначала по щиколотку, потом по колено, потом… Так получалось, что, вытаскивая одну ногу, я перекладывал свой вес на другую. Соответственно, нога, на которую переносился вес, погружалась в грязь в два раза быстрее. Так, бестолково топчась, я и ушел в грязь по пояс. Жизнь мне спасли два мужика, кинувшие поперек ямы доску. Домой я вернулся без сапог и весь в глине. Чистыми остались лишь глаза и ротовая полость, которой я пытался издать хныкающие оправдания. На следующий день, после первого в жизни посещения школы, я снова отправился на стройку. Прямо в новеньком школьном костюмчике и в белой рубашке. Мне не терпелось понять, что за сила меня чуть не усосала под землю.