Читаем Крым, я люблю тебя. 42 рассказа о Крыме [Сборник] полностью

Крым. Серые, выжженные до земли, до камня июльские и августовские склоны гор. Декабрьские ветра — пронизывающие, со льдом и дождями, когда не знаешь, куда спрятаться. Маленькие белые розочки, замерзшие в своих ледяных коробочках. Они постукивают друг о друга и, кажется, плачут и звенят. Народу — ни души, ни в Планерском, ни в нашем поселке Курортном. С набережной можно бесконечно долго смотреть, как волны разбиваются о бетонные волнорезы и сотни уток, прилетевших с моих родных болот, плавают в отдалении. Декабрь в Крымском Приморье — это особый вид тоски.

Поэтому-то я несколько отличаюсь от подавляющей массы жителей средней полосы, для которых Крым — это море, пляж, загар и отдых.

В тот день, с которого начался мой рассказ, помимо меня за доминошным столом сидели Вовка Синяков — наш сторож из местных, Рашид Слюняев — тридцатилетний московский профессор из ИКИ (Института космических исследований) и инженер Петро Живков, отвечавший за ночные наблюдения. Увидев возбужденного Кольку, мы удивились.

— Чего у тебя случилось? На тебе лица нет. Может, тебе сначала водички попить? — обратился к нему Петро, не отрываясь от игры.

Остальные же, наоборот, положили костяшки на стол и с удивлением уставились на шофера. Тот, запыхавшийся, встал напротив нас, ухватившись двумя руками за столб навеса.

— Я же говорю: я в горах нашел чашу каменную, в которой явно раньше фонтан был, и вокруг — каменные такие скамейки. Пойдемте, покажу. Вы должны это увидеть. Это недалеко, метров триста.

— Так зачем мы-то пойдем? — спросил Вовка Синяков.

— Как зачем? А если здесь вода была, так мы водопровод проведем и незачем будет за водой ездить в поселок.

— Так тебя Статкевич тогда уволит, — заметил я.

— Сначала он мне премию выпишет.

— Хорошо, мы с тобой сходим, — сказал Петро. — Так туда что, надо через эти кусты и через терновник, и через ежевику колючую лезть?

— А как же?

— Рашид, скажите, а вы понимаете, как это здорово — найти фонтан в этих горах? — обратился Колька уже к московскому гостю, осознав, что остальные не врубились.

Мы действительно не понимали, о чем он говорит. А вот Слюняев почему-то очень заинтересовался Колькиным сообщением.

— А что? Пойдем, посмотрим, что ты там нашел, — отозвался профессор. — Только надо штаны надеть да кеды. А то во вьетнамках по горам…

И через тридцать минут мы впятером, продравшись сквозь заросли и вскарабкавшись на каменистый склон, оказались на небольшой площадке диаметром метров в пять-шесть. Действительно, при определенной фантазии можно было представить, что стенка, опиравшаяся на гору, была выложена искусственно из огромных камней базальта; по окружности площадки, за которой был обрыв, стояли три метровых камня, очень напоминавшие скамьи. И казалось, что когда-то их было не меньше десяти. Посередине площадки, чуть ближе к стене, было ровное углубление в виде овальной линзы глубиной с полметра, а диаметром не меньше двух.

Мы стояли молча, и ни у кого даже не возникало сомнения, что это место служило кому-то и когда-то для каких-то непонятных нам целей. Было ясно, что все это сделано человеческими руками. Но зачем? И когда? И где вода?

— Вот, — сказал Колька.

Мы молчали.

— И что нам теперь делать? — спросил я.

— Ну, я считаю, что, во‑первых, надо сообщить об этом Статкевичу. Он же сегодня приезжает? — высказался Слюняев.

— Сегодня, — подтвердил Петро.

— И, во‑вторых, и это важно, и это относится в основном к тебе, — Слюняев сморщил лоб, широко выпучил глаза и ткнул пальцем в сторожа Синякова, — никому ни слова! Понял? Ты там со своей доской по пляжу гуляй, но не болтай.

А действительно, Вовка Синяков в свободное время любил гулять по пляжу со штакетиной от забора, из которой торчал гвоздь. Он щелкал ей по задам одиноких отдыхающих дамочек со словами: «Обгоришь, дура!» Как ни странно, такой способ знакомства очень эффективен. По крайней мере, со слов самого Синякова.

— Посмотрите, что я тут еще нашел, — Петро наклонился над обрывом.

Там было не очень высоко — метра три — четыре. И по всей стене, цепляясь за уступы, вдоль и вверх настойчиво ползла старая толстая виноградная лоза с редкими, жидкими мелкими листиками.

— Это виноград. Дикий!

— Когда-то он был не дикий. Виноград в Крым из своей Эллады греки привезли тысячи лет назад, — решил я поумничать.

Наш руководитель профессор Статкевич приехал с женой. Было еще не поздно, и он отправил сторожа с водителем за бараниной и сухим вином в поселок: на вечер планировался шашлык. Московский профессор попытался утащить Статкевича на осмотр утренней находки, но не получилось. Шефу надо было обсудить с инженером Петром Живковым результаты работы, но он пообещал Рашиду Слюняеву сходить посмотреть «фонтан в горах» на следующий день. Вечером, когда мы сидели за столом с шампурами и стаканами в руках, разговор незаметно перешел к утренней находке Кольки Преснякова. И тогда эрудит Статкевич прочитал нам небольшую лекцию по истории.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Год Дракона
Год Дракона

«Год Дракона» Вадима Давыдова – интригующий сплав политического памфлета с элементами фантастики и детектива, и любовного романа, не оставляющий никого равнодушным. Гневные инвективы героев и автора способны вызвать нешуточные споры и спровоцировать все мыслимые обвинения, кроме одного – обвинения в неискренности. Очередная «альтернатива»? Нет, не только! Обнаженный нерв повествования, страстные диалоги и стремительно разворачивающаяся развязка со счастливым – или почти счастливым – финалом не дадут скучать, заставят ненавидеть – и любить. Да-да, вы не ослышались. «Год Дракона» – книга о Любви. А Любовь, если она настоящая, всегда похожа на Сказку.

Андрей Грязнов , Вадим Давыдов , Валентина Михайловна Пахомова , Ли Леви , Мария Нил , Юлия Радошкевич

Фантастика / Детективы / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Научная Фантастика / Современная проза
Былое — это сон
Былое — это сон

Роман современного норвежского писателя посвящен теме борьбы с фашизмом и предательством, с властью денег в буржуазном обществе.Роман «Былое — это сон» был опубликован впервые в 1944 году в Швеции, куда Сандемусе вынужден был бежать из оккупированной фашистами Норвегии. На норвежском языке он появился только в 1946 году.Роман представляет собой путевые и дневниковые записи героя — Джона Торсона, сделанные им в Норвегии и позже в его доме в Сан-Франциско. В качестве образца для своих записок Джон Торсон взял «Поэзию и правду» Гёте, считая, что подобная форма мемуаров, когда действительность перемежается с вымыслом, лучше всего позволит ему рассказать о своей жизни и объяснить ее. Эти записки — их можно было бы назвать и оправдательной речью — он адресует сыну, которого оставил в Норвегии и которого никогда не видал.

Аксель Сандемусе

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза